Однако представления о возможности сколь-нибудь существенного приближения к этому положения в настоящее время далеки от реальности в первую очередь в силу вполне очевидных трудностей Китая, которые, по всей вероятности, в полной мере проявят себя уже в 2017–2019 годах.

Некоторые ключевые внутренние проблемы Китая

Вот уже около полутора десятилетий (с самого начала 2000-х годов) сменяющие друг друга руководители Китая бьются над снижением зависимости его экономики от экспорта, всеми силами стремясь нарастить внутренний спрос до такой степени, чтобы в дальнейшем развиваться в основном за его счет.

Это является отнюдь не административно-политической блажью или жаждой суверенитета ради суверенитета, а результатом осознания жгучей, категорической необходимости. В самом деле, неуклонное нарастание глобального кризиса все более сдерживает спрос развитых стран, вынуждает их постепенно усиливать протекционизм и тем самым все более существенно ограничивает возможности дальнейшего наращивания китайского экспорта. Обрушение же мира в новую, неизбежно разрушительную депрессию и распад глобальных рынков (и даже их части) на макрорегионы и вовсе существенно сократят и драматически для Китая дезорганизуют почти всю международную торговлю.

Принципиально важно, что переориентация с экспорта на внутренний рынок болезненна и экономически, и политически, так как объективно весьма существенно снижает рентабельность соответствующего бизнеса. В сочетании с нарастающим торможением экономического роста (неизбежным не только из-за ограниченности внешнего спроса, но и из-за сугубо внутренних ресурсных ограничений вследствие растущей нехватки воды, почвы и энергии) это разрушает надежды китайского общества, на протяжении жизни целого поколения привыкшего практически каждый день жить ощутимо лучше, чем вчера.

Естественно, наиболее болезненным образом переживают связанное с этим крушение своих надежд самые активные социальные группы, выигрыш которых от развития Китая был максимален и остается таковым по сей день. Они жаждут продолжения улучшения своей жизни, по крайней мере, прежними колоссальными темпами (в том числе при необходимости даже за счет социальной деградации основной, более пассивной части населения).

Это стандартный и объективно обусловленный самой природой человеческого общества либеральный подход, и именно для блокирования его (а не только для снижения коррупционных издержек, становящихся непосильными по мере замедления экономического роста) китайское руководство всерьез занимается реальной, а отнюдь не только пропагандистской демократизацией. Интересы широких народных масс представляются единственным действенным фактором, способным сравнительно эффективно сдерживать алчность бизнеса и обслуживающих его разнообразных групп интеллигенции.

Политическое поражение либеральной части современного китайского руководства на XVIII съезде КПК в 2012 году представляется в свете изложенного не только не случайным, но и строго закономерным. Тогда лидер либералов Ху Цзиньтао не смог сохранить, вопреки казавшемуся непоколебимым обычаю, власть над военными структурами после своего ухода с высшего поста в государстве. При этом из всех представителей либералов в высшем органе руководства страной (постоянном комитете ЦК КПК) остался лишь один — премьер Ли Кэцян. И дело не только в его действительно выдающихся способностях и высочайшей административно-политической репутации: в силу самой своей должности он автоматически будет назначен крайним в случае представляющихся весьма вероятными (причем по вполне объективным причинам) проблем в социально-экономическом развитии Китая.

Сокращение имеющихся у общества ресурсов и уменьшение питаемых им надежд при всей своей болезненности объективно требует значительно большего внутреннего равенства и, соответственно, демократии, действенно ограничивающей естественное желание либералов передать ограниченные ресурсы «наиболее эффективным» собственникам и менеджерам.

Ныне уже практически забытые протесты в Гонконге, насколько можно судить, в значительной степени выразили стремление либерального клана китайского руководства взять реванш за политическое поражение, но, как и предпринятая в 1989 году на Тяньаньмэнь схожая по своему духу (хотя и с совершенно иными внешне— и внутриполитическими последствиями) попытка, оказались не в силах не то что изменить, но даже существенно скорректировать направленность развития Китая.

Тем не менее, насколько можно судить в настоящее время, для сдерживания естественно порождаемых в целом успешным социально-экономическим развитием общества либеральных устремлений частичной демократизации совершенно недостаточно. Более того, по вполне объективным причинам жизненно необходимо усиливать общий контроль за обществом. Китай, в отличие от США и Евросоюза, в настоящее время все еще не наладил всеобъемлющую систему косвенного контроля за общественным сознанием. Поэтому ужесточаться неминуемо будет прямой контроль, который, в отличие от косвенного, неизбежно ощущается людьми, особенно творческими и образованными, и всегда воспринимается ими весьма болезненно: как ограничение неотъемлемых свобод личности (пусть даже и сознающей, что ограничение ее свобод осуществляется не по произволу, а в насущных интересах общества).

Помимо естественных социально-политических напряжений, это, как представляется, весьма серьезно затруднит организацию массового свободного творчества, которой китайское руководство со свойственными ему тщательностью и старанием занимается еще с начала 2000-х годов. Разумеется, не в силу каких бы то ни было сентиментальных соображений, а по сугубо прагматическим причинам: именно такое творчество в современных условиях является категорически необходимой предпосылкой реальной борьбы за лидерство в постиндустриальной экономике. Между тем коллективистская культура Китая (как и ряда других стран Азии) по самой своей природе весьма последовательно отторгает творчество и творцов, хоть и благоприятствует изощренному копированию и улучшению уже достигнутых и общественно признанных результатов.

Задача организации в Китае массового созидательного творчества (в первую очередь, разумеется, научно-технологического), возможно, в принципе не поддается решению, так как общество не в силах существенно изменить свою собственную культуру даже при осознаваемой им крайней необходимости. Однако объективная потребность в ужесточении контроля за деятельностью людей для более равномерного распределения имеющихся в каждый момент ресурсов (а социальное неравенство в Китае давно достигло американского уровня) еще более усложняет ее.

Потребность решить крайне трудную задачу, одновременно лишая себя необходимых для этого социальных ресурсов, естественным образом порождает колоссальное внутреннее напряжение, причем в Китае оно усиливается психолого-демографическим фактором, вызванным сочетанием национальной культуры с решительными реформами недалекого прошлого.

Жесткое ограничение рождаемости в крестьянской культуре, воспринимающей рождение девочки как несчастье, привело к огромному перекосу в пользу рождения мальчиков. Уже сейчас как минимум несколько десятков миллионов молодых китайцев физически лишены возможности найти себе какую бы то ни было жену, что объективно весьма существенно повышает уровень внутренней агрессии в обществе. Отмена этого правила приведет к росту рождаемости и усилению нагрузки на окружающую среду.