растаяла как мороженое, представив нас вместе на отдыхе. На пляже, в ночном бассейне под светом луны.

Делаю, как он просит. Поднимаю волосы. Заботится обо мне, стирая зелёнку, а я уже и не помню, отчего так сильно расстроилась в самом начале. Тянет к нему, будто магнитом.

— Вы сейчас такая покладистая, Ульяна Сергеевна, что даже капельку страшно. Как будто вы это не вы. Непривычно.

— Я просто не умею стирать зелёнку с лица, а если вы психанёте и бросите меня, Константин Леонидович, я так и останусь зелёной ящерицей.

— Ах вот оно что.

Ткаченко, рассмеявшись, на какое-то время отвлекается.

— Выходит, вы у нас, Ульяна Сергеевна, расчётливая женщина?

— Скорее разумная и взвешивающая каждый шаг.

— Всегда на страже! Оберегающая мужчину от возможных посягательств других женщин.

— Если вы не хотите, чтобы вас ревновали, доктор Ткаченко, не стоит давать женщинам повод для ревности.

Доктор снова игриво улыбается.

— А вот это уже интересно. Выходит, если мужчина с кем-то поздоровался — это уже повод?

Каждый раз, когда наши глаза встречаются, мне не хватает кислорода. Это, конечно, не только физическое влечение. Он мне нравится. Потому что он вот такой, какой есть. Умный, образованный, интересный, остроумный, самоотверженный, воспитанный и привлекательный. Именно поэтому я ревную, злюсь, ревную, потом опять таю рядом с ним. А сейчас даже губы не могу разлепить. С разбегу плюхнулась в целую кучу поклонниц Ткаченко.

Изо всех сил стараюсь бороться с симпатией, но это с каждым днём всё сложнее.

— Так это вы у своей женщины спрашивайте, какой именно нужен повод. Я откуда знаю?

— Я хочу у вас узнать, Ульяна Сергеевна.

От его слов в груди вспыхивает пожар. И хорошо, что физиономия у меня сейчас зелёная и не так заметно, как по лицу ползут красные пятна смущения. Тут же вспоминаются слова моей чокнутой подружки. Даже думать о ней не хочу, но она на сто процентов права: «Ты просто не знаешь, каким может быть Ткаченко, когда пытается понравиться».

Он прёт на меня как танк. А я уже не могу просто взять себя в руки. Я дыхание своё едва контролирую.

— Я считаю, что надо уделять своей даме всё внимание без остатка, — и снова глаза в глаза, горячо, страстно, томно, эротично. — И если пригласили её куда-то…

— В ресторан.

— В ресторан. Не имеет значения, если пригласили, то не надо со всеми заигрывать.

— Надо смотреть в пол? — хрипит Ткаченко, его рука зависает у моего лица, как будто он забыл, что делать с ватой и моей кожей.

— Надо смотреть только на неё. — Мой голос звучит предательски сипло.

Как и всегда, когда находимся рядом, мы не можем справиться с взаимным влечением. Откинув вату в сторону, изменившийся в лице Ткаченко кладёт руку мне на затылок. И тянет на себя. Наши губы уже почти соприкасаются. Доктор тяжело дышит. Одна рука на моей шее, вторая — со средством — тянется вправо, и, не отводя взгляда, он ставит бутылочку на стол. Определяю по стуку.

— Я так и делаю.

— Нет. Вы так не делаете.

— Хорошо, тогда как надо?

Его магия заполняет меня с головы до ног, кожа покрывается мурашками.

— Вы не сможете, Константин Леонидович.

— Я многое могу, Ульяна Сергеевна. Иногда не спать по двое суток, спасая других людей. Порой по собственной инициативе.

— Не сомневаюсь, что вы многое можете, но не это. Вы такой человек.

— Какой?

— У вас есть вы. И думаю, вам этого достаточно.

Ткаченко дёргает меня к себе и, лизнув мою нижнюю губу, говорит быстрее, чем до этого:

— Сколько ещё вы будете меня мучить, Ульяна Сергеевна?

Удерживаю себя силой. Отстраняюсь. Не даю нашим губам соединиться.

— Пожалуйста. Только не в моём кабинете! — Дышу так громко, что оглушаю нас обоих. — Не на работе. Я не переживу ещё одно унижение, если кто-то нас увидит. Пожалуйста.

А у самой так сильно кружится голова, что я едва удерживаю себя в вертикальном положении. Ещё и гипс этот мешает. Я совершенно пьяна, но не от спиртного.

Доктор разжимает руку.

Отдаляется. По его лицу нервно бегают желваки, выдавая его напряжение. Удивительное дело, но мы возбуждаем друг друга, даже толком не прикасаясь. У меня никогда такого не было. У него, наверное, было. Не знаю, но опять ревную… У меня точно нет.

В этот момент в мой кабинет проскальзывает Женечка.

— Думаю, вы выглядите вполне прилично, — совершенно неигриво и практически равнодушно произносит доктор.

— Я вам воды принесла, Ульяна Сергеевна. В графине кончилась. Вам надо попить. За что она вас так? Она ревёт там, в учительской. Говорит, ей стыдно, но не знает теперь, как вернуть всё обратно.

— Все в курсе, что произошло? — Настроение меняется.

Господи, какой позор.

— А вы такой молодец, сразу же сориентировались, что надо делать, — Женечка делает доктору комплимент