забрать Якова в армию. Из ПТУ его исключили. Ходил Яков целыми днями без дела. Стрелял монетки у школоты. А потом нашел где-то струну от гитары, подчистил ее наждачкой, заточил, прикрутил к батарейке и двум контактам. И получилась у Якова татуировочная машинка.

Обрадовался Яков. Выдавил из шариковой ручки чернила, макнул туда струну и нарисовал себе пантеру на руке. Пантера вышла куцая. Рисовать Яков не умел. Но гордился татуировкой ужасно и оптимизмом своим заразил молодежь. Глядь: через месяц уже трое ходили с наколками. У кого – синий нож с коброй. У кого – скорпион.

Тут и попался бездельнику Якову на пути Васька Соколов. И давай Яков аки демон его обольщать.

– У тебя, – спрашивает Ваську, – баба уже была?

Какая баба в 13 лет? Так, целовался только.

– Была! – отвечает Васька. – Даже две!

Прищурился Яков.

– Брешешь, – говорит. – По глазам вижу, что брешешь. Не было у тебя бабы.

Васька молчит.

– А знаешь, почему не было? Потому что скучный ты. Обычный. А бабы любят, когда с огоньком.

Васька молчит.

– Пантеру мою видал? – спрашивает Яков и протягивает руку. – На, посмотри.

Смотрит с руки Якова на Ваську синий клыкастый зверь.

– Красиво?

Васька кивнул.

– Дерзко?

Дерзче некуда.

– Вот! Вот что бабы любят! Без наколочки я обычный был, как ты. Бабы меня сторонились. А как нарисовал зверюгу, отбоя нет! Сечешь?

– Секу.

И попал Яков Ваське Соколову в самое сердце. Одурманил его. Заворожил. Васька ложился спать, а в уме наколка. В школу шел – вновь она. Представлял Васька мускулистую руку свою, а на ней – что? Дракон. Японский. И сам Васька уже и не Васька вовсе, а мафия, якудза, опасный человек. Или не дракон, а штурвал. Моряцкий. Или не штурвал, а череп. Короче, много ли надо сельскому пацану, чтобы размечтаться?

Измаялся Васька да и пришел к Якову однажды.

– Коли! – протянул руку.

– Что колоть?

– Не знаю. Дракона можешь? А черепуху? А кинжал? Хотя нет. Коли паутину. Хотя тоже нет.

– Так чего колоть-то?

– А не знаю, – покраснел Васька. – Коли солнце! И имя мое наверху.

Яков и наколол.

Только вышла у Якова с Васькой Соколовым промашка. Раз вечером увидала Васькину руку его маменька. «Ну-ка, ну-ка, – проворчала. – Это что-эт там? Никак, наколочка?» А надо сказать, что рос Васька Соколов без отца. И оттого маменька его была строга за двоих – за папку, которого не было, и за себя. Могла и ремнем лупануть Ваську. Но и в обиду не давала. Раз вернулся Васек с расквашенным носом – так она допросила его, вытянула признание, кто бил, нашла обидчика и за волосы оттаскала при всех. Побаивались Васькину мамку. Считали, что зазря к ней лучше не лезть.

И вот теперь уперла она руки в боки и спрашивает:

– Никак, накололся?

– Синяк у меня, – пробурчал Васька. – На футболе.

– А ну покажь свой футбол!

– Не пока2жу.

– А ну покажь, сказала!

Что тут поделаешь? Пришлось показать.

Ох и досталось Ваське в тот вечер. И скалкой боднули его. И рукой. И полотенцем. Под конец заставила маменька Ваську оттирать наколочку мылом с мочалкой. Да только куда там. Васька трет, а она только лучше, ярче. Распустило солнышко свои лучики. Светит гордо на кулаке имя человеческое – ВАСЯ.

Наутро пошла маменька к участковому жаловаться.

– Что ж такое у вас творится? – ругалась. – Куда власти смотрят? Ему же, Васеньке моему, с этим теперь жить!

Только участковый уже и сам все знал.

– Примем меры, – сказал он. – Якова, засранца, я голой жопой на рыболовный крючок насажу!

И слово свое сдержал. Нашел Якова поддатым в городском парке.

– Сдавай, – сказал, – машинку и готовься теперь сесть.

– За что, начальник? – заныл дуралей Яков.

– Ты Соколову татуировку набил? Вот за это. За совращение малолетних!

– Меня в армию забирают. Пожалейте!

Участковый Якова за отвороты куртки приподнял и сказал:

– Значит, так! Поедешь в свою армию, и чтобы духу твоего здесь не было! Понял?

– Понял.

– В армии говорят «Есть!».

– Есть! – гаркнул Яков. И честь отдал.

А Васька Соколов стал жить дальше. Вырос, отрастил бороду, женился, похоронил мать. Жить продолжал на окраине маленького своего городка, в рабочем поселке.

Татуировка со временем поблекла: из синей стала цвета серого неба. Порой Васька глядел на нее и вздыхал: «Вот ведь дурачок был. А что теперь делать?» Что делать – подсказала вскоре сама жизнь. Шел как-то Васька с работы и увидел следующее: разлилось над соседским огородом свечение, такое, что до рези в глазах. Оторопел Васька. Снял шапку. Даром, что некрещеный – стал от испуга креститься. А из свечения поглядел на него Ангел: белокрылый, златокудрый и несказанно прекрасный.

– Ты, Василий! – указал Ангел на Ваську перстом. – Видишь ли меня?

– Вижу, – пролепетал Васька.

– Веруешь ли ты во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли?

– Верую, – сказал Васька, хотя до сей поры и не верил.

– А во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век?

– Верую. – И Васька всхлипнул и сам расплакался от радости, что поверил.

– Быть тебе священником, Василий! – указал Ангел. – Поведешь огнем слова своего ты народы аки стада!

И исчез.

С этого дня приобщился Васька читать Библию и псалмы. Стал служить в алтаре на службах отца Кузьмы.

– Кузьма, Кузьма, – однажды позвал его. – Как мне стать священником?

– Пошто тебе, Василий? Ты и так живешь хорошо, – сказал Кузьма и стал загибать пальцы: – Зарплаты на приходе, почитай, нет. Храм наш ветшает: того и гляди провалится крыша за старостью. Верующие… – Кузьма скривил лицо, но одернул себя и перекрестился. – Верующие у нас сам знаешь какие. Подходит ко мне давеча бабушка и говорит: «Отец Кузьма, присоветуй мне отрывок из Писания, который от чирия помогает». Видано ли такое? Я, когда в священники шел, думал, буду рассуждать о нетварном свете, о троичности Господа Нашего и монофизитской ереси – а тут чирий!

Но Василий не сдавался:

– Очень надо мне, Кузьма, священником стать!

– Да зачем тебе?

– Да вот надо.

– Да зачем?

Помялся-помялся Васька, да и про ангела своего рассказал. Посуровел отец Кузьма. Вперил в него гневный взгляд:

– Что ты такое говоришь, Вася? Ангела выдумал. А известно ли тебе, что в девяти случаях из десяти то не ангелы являются к людям, но бесы в ангельском обличии искушают их?

– Неизвестно, – мотнул головой Васька.

– А вот ты подумай над этим на досуге.

Поднялся Васька, поклонился отцу Кузьме, собрался уже уходить.

– Год подождем, – буркнул ему в спину Кузьма. – Ежели не попустит, рукоположу тебя. А ты