Что ж, дезертиры с Острова Сокровищ, сформировавшие новый класс, а в перспективе и новую антропогенную общность, это и есть победивший пролетариат. Меньше всего они похожи на эффективные инструменты пользоприношения, их занятия непринужденны и воистину разнообразны. Выяснилось, что для обретения коммунизма ничего такого не надо «строить» – ни домика Тыквы, ни коллективного овощехранилища. Зато кое-что разрушить необходимо. А именно – надо разрушить в себе блокировку, замыкающую полноту и непосредственность детства и оставляющую лишь режим мономаниакальной серьезности занятий «настоящим делом». Все предыдущие попытки строительства коммунизма закончились провалом уже хотя бы потому, что само понятие «строитель коммунизма» заключает в себе противоречие. Путь к коммунизму лежит не через строительство, а через раскрепощение, и нестяжатели впервые проделали этот путь. Теперь они защищают свой коммунизм от сплоченного интернационала жлобов и вещеглотов.

* * *

Вопрос о борьбе за политическую власть все еще не снят с повестки дня племен и коммун. Бланку, самому решительному противнику втягивания движения в политику, приходится почти на каждом съезде вновь и вновь отстаивать свою позицию. Показателен в этом отношении разговор, состоявшийся два года назад в Париже.

БЛАНК. …Согласившись играть по их правилам, мы упустим свое главное преимущество и повторим ошибку всех революций. Роковую ошибку, ведущую к перерождению. Если птица, вырвавшись на свободу, возвращается, чтобы благоустроить клетку…

ГОЛОС. Почему же ты не веришь, Бланк, что мы сможем эффективно защищать свои интересы, пользуясь их политикой?

БЛАНК. Да уж, кто только не повторял эти слова за последние триста лет. Я не собираюсь вдаваться в казуистику. Не собираюсь даже отвечать тем, кто попытается доказать, что бывает политика хорошая и плохая. Единственный аргумент, который можно было бы принять к рассмотрению, это, если хотите, аргумент увлекательности. Мы сейчас в городе, где политические игры всегда были национальным видом спорта. Парижане понимали толк в хорошей политике примерно так, как англичане в гольфе. Я не имею в виду всякие балансы интересов, брифинги или электоральные заморочки. То есть не имею в виду занятия для маразматиков, которым удалось в свое время загипнотизировать мир. Я имею в виду экшн. То есть прямое действие. Ну, скажем, когда парижане в очередной раз разрушат свою Бастилию, воздвигнут баррикады или разобьют все цветочные горшочки в коридорах Сорбонны, а потом годами немцы воюют с русскими, подданные какой-нибудь Австро-Венгрии, узнав, что суверенитет – это самое модное парижское блюдо, начинают за него бороться, на Балканах появляется мечта о собственном флоте, и снова немцы воюют с русскими… Это, конечно, круто. Такой экшн мне грезился в юности, я бы и сейчас от него не отказался.

Но есть несколько причин, по которым даже самая качественная парижская политика (цветные революции недавнего прошлого были жалкими подделками под нее наподобие польских имитаций французской парфюмерии) больше не проходит. Во-первых, бесстрашные, как львы, парижане все еще думают, что им сам черт не брат, но уже давненько строят баррикады в форме полумесяца – так, на всякий случай. А пламенные ораторы, взобравшись на импровизированную трибуну, первую минуту мнутся: вроде хорошо было бы встать лицом к Мекке, но при этом так, чтобы совсем уж не повернуться задницей к Эль-Синору… И только сориентировавшись на местности, они произносят свои ниспровергательные речи.

А во-вторых, друзья мои, амуниция как-то пообветшала. Фанфик и то покруче будет, не говоря уже про наши всполохи flash-mobилизаций.

РАСТА ДУСУ. Это точно, Бланк. И калифорнийские хеллвуды, и растаманы всей Америки давно уже забили на политику. Куда ни глянь – полный отстой.

БЛАНК. Ваши ребята, раста, классно работают над новой иллюминацией мира.

МИШЕЛЬ ТЮ. Но можно ведь очистить ряды от коррумпированных…

РАСТА ДУСУ. Нельзя, джа. Нельзя очистить говно. Можно только очиститься от говна.

БЛАНК (выждав, пока утихнет смех и шум). Еще ни одна тема не вызывала у нас столько споров, и мне нелегко найти новые аргументы. Может быть, я повторюсь: оставьте банки банкирам, фабрики фабрикантам и конгрессы конгрессменам. Оставьте им эти побрякушки. Оставьте кесарю кесарево и предоставьте мертвым погребать своих мертвецов. Ну пусть дети играются в своих песочницах и делают куличики, а маразматики пусть играются в своих парламентах и делают законопроекты. Неужели нам, жизнью живущим, нечем больше заняться?

Петербургский Подвесной университет сегодня уже не единственный, возрождается практика греческой перипатетики. А опыт нового воздухоплавания? А восстановление естественного хода вещей? Те, кто считает нас чудаками и выродками, сами давно превратились в гомункулусов.

РЕПЛИКА. Не забудь добавить, Бланк, что толоконный лоб еще крепок…

* * *

Враждебность старого истеблишмента и еще большая нетерпимость теневых властей Халифата к дезертирам с Острова Сокровищ вполне объяснима. И те и другие видят безусловную для себя угрозу в ширящемся движении. Зато причины тотальной враждебности криминала не столь очевидны. Если рассуждать отстраненно, на уровне абстрактных условий задачи, можно было бы предположить, что расцвет жизни в городских джунглях станет великолепной питательной средой для преступности. Так ведь поначалу и было – но как раз до тех пор, пока не начался расцвет.

Эта история интересна и поучительна. Экологическая ниша бродяг, бомжей, «кусочников» фактически подверглась нашествию могучих сил, притом еще одухотворенных Идеей. Переселенцы с несокрушимой волей шли туда, где не было ни малейшего шанса на успех. И направлялись они не на экскурсию, а на свою новую родину. Их отношение к аборигенам было несравненно мягче, чем отношение к индейцам покорителей Дикого Запада, и все же привычки и повадки коренных обитателей были решительно отвергнуты, повлияв скорее на стилистическое оформление жизни, чем на ее содержание.

Совокупный криминал поначалу очень обрадовался внушительному пополнению: вот они идут, рядами и колоннами, будущие наркодилеры, бандиты, шантажисты да и просто прекрасный материал для рэкета… Разумеется, «присматривающие» за трущобами тут же попытались взять дезертиров в оборот. Сказать, что их при этом постигло разочарование, – ничего не сказать. Случившееся можно охарактеризовать как катастрофу для прежнего преступного мира, заставившую криминал «бросить» джунгли и прерии, как уже прежде это сделали представители истеблишмента и соискатели успеха.

Первым же сбоем стало полное безразличие нестяжателей к привычной мотивации уголовного мира. Покинувшие Остров Сокровищ отнюдь не испытывали ностальгии по его сказочным пещерам; вполне возможно, что, уходя, многие из них говорили: «Сезам, закройся!» Уголовники, независимо от того, пребывают ли они в тюрьме или на свободе, все равно остаются пленниками, служащими идолам этого острова, они отличаются от тыквостроителей главным образом неспособностью к систематическому пользоприношению. Общая схема встречи бандита с нестяжателем напоминает вариацию на тему Господина и Раба. Бандит, оказавшийся после вымирания аристократии единственным наследником гегелевского господина, тоже реализует две стратегии поведения. Встречаясь с равным себе, он вступает в схватку, заканчивающуюся гибелью одного из участников или некой формой взаимоуважения – паритетом. Правда, в отличие от прежнего господина сомнительный наследник в результате этой схватки частенько разоблачается как самозванец и с позором переводится в рабское сословие. Встречаясь с носителем рабского сознания (и, в частности, жлобского сознания как его важнейшей разновидности), господин бандит требует «жизнь или кошелек» – и получает причитающийся выкуп, иногда, впрочем, даже не успев его потребовать. Вмешательство закона осложняет картину, но не меняет ее в корне.