— Откуда вы?

— Ниоткуда. Мы теперь никто, а шли мы к морю. Четыре дня назад мы пристали к каравану беженцев. А потом пошел снег.

— Где же остальные? — спросил Нуада.

— Там, — махнула она в сторону выхода. — Одни строили себе снежные стенки, другие продолжали идти. Их всех ждет смерть.

— Сколько вас всего?

— В путь вышло двести человек. Сколько умерло, я не помню.

Нуада встал, застегнул плащ и выглянул из пещеры. Небо расчистилось, и на нем сияли звезды.

— Я приведу помощь.

— Вы сами чуть не погибли, не ходите. Если мороз вас не доконает, то убьет душегуб Решето.

— Дайте мне еще один плащ, и я вернусь с провизией, — пообещал Нуада. — Соберите сюда как можно больше ваших людей и скажите им, чтобы не расходились.

— Почему вы помогаете нам, номадам?

— Потому что глуп. Соберите своих в пещеру.

Он зашагал на восток, следуя указующему персту Звездного Воина и сверяясь с Большим Копьем.

Совсем выбившись из сил, он набрел на пещеру, отдохнул там два часа, погрелся у костра и пошел дальше.

На следующий день он, поднявшись на холм, увидел внизу знакомый частокол. Ослабевший от голода и холода, он съехал с горы на заду. Лло Гифс увидел его с мостков и вышел к нему.

— Добро пожаловать назад. Хорошо прогулялся?

— Там умирают люди, Лло. Они гибнут от голода. Мы должны помочь им.

— Поможем сначала тебе, поэт. Ты стал белый, как мел. — Лло привел его в хижину Арианы. Девушка, сидевшая у жаровни, засмеялась при виде Нуады.

— Великий охотник вернулся! Что ты нам принес, кроме отмороженного носа?

Лло помог поэту снять промерзшую одежду и стал растирать его. Ариана согрела у огня полотенце и приложила Нуаде к лицу. Глаза поэта закрылись помимо его воли. Когда он проснулся, рядом сидел Лло.

— Там, в лесу, двести человек, — сказал Нуада. — Они номады, у них нечего есть, и до моря им не добраться.

— Нашли время отправляться в путь.

— Им пришлось выбирать между дорогой и смертью. Мы должны им помочь.

— С какой стати? Я их знать не знаю.

— То есть как — с какой стати? Это люди, Лло, такие же, как мы с тобой.

— Нет, не такие. Я сижу в теплой хижине, и еда у меня есть.

— Пойду к Решету, — отрезал Нуада. Он встал и подошел голый к огню, где сушилась его одежда.

— Какой славный задочек, — сказала Ариана, и он повернулся к ней.

— Шути, Ариана, шути. Смейся над детьми, замерзающими в снегу, и над их безутешными матерями.

— Я не над ними смеялась, — опешила девушка.

— Верно. О них ты даже думать не хочешь, оба вы мне противны. Вы ничем не лучше короля, даже хуже. Он обрекает людей на смерть, чтобы забрать себе их добро, а вы делаете это просто так. Без всякой причины.

Он оделся и пришел в большой дом, где пили, ели и рассказывали байки около сорока человек. Поэта встретил хор приветствий, но он направился прямо к Решету.

— Рад видеть тебя живым, — сказал атаман. — Я по тебе соскучился.

Нуада рассказал ему о номадах, и он пожал плечами.

— Они выбрали плохое время для бегства. Но через пару дней снег перестанет, и кто-нибудь из них дойдет до цели.

— Значит, вы не хотите помочь им, барон?

— С чего это вдруг? Разве они мне заплатят?

— Не знаю. Но скажи мне: сколько стоит тот волшебный миг, о котором мы говорили?

— При чем тут это? — сузил глаза Решето. — Я был пьян, вот и городил всякую чепуху.

— Назови тогда цену своим хмельным словам. Сколько стоит такое воспоминание? Десять рагов? Двадцать? Тысячу?

— Ты сам знаешь. Этому нет цены.

— Этой самой монетой и заплатят тебе номады. На этот раз тебе не надо сражаться с чудовищами — ты просто поможешь тем, кто в этом нуждается.

— А ты, Нуада, что мне дашь?

— У меня ничего нет.

— У тебя есть двадцать рагов, которые я дал тебе на дорогу в Цитаэрон. Согласен ты заплатить ими за хлеб для голодных?

— Конечно, только… — Решето протянул руку ладонью вверх. Нуада, поморгав, развязал свой кожаный кошель и отсчитал деньги.

Решето отложил золото в сторону.

— И ты останешься здесь, пока я не дам тебе разрешения уйти?

— Остаться? — Нуада увидел темное торжество в глазах Решета и проглотил слюну. В Цитаэроне он мог бы снова разбогатеть и жить во дворце, где ему прислуживали бы красивые женщины. Солнце там теплое, от моря веет свежестью. Остаться здесь и умереть от скуки?

— Ну? — молвил Решето.

— Хорошо, остаюсь, но у меня тоже есть условие, барон: не надо больше грабить номадов. Я остаюсь ради героя, а не ради вожака разбойников.

Решето с ухмылкой хлопнул его по плечу.

— Согласен, Решето, лжец, клятвопреступник, вор и убийца дает тебе свое слово, как бы мало оно ни стоило.

Эррин, несмотря на теплый плащ, овчинные рукавицы, две пары штанов и меховые сапоги, промерз до костей. Два дня они с Убадаем шагом двигались по зимнему лесу, боясь, как бы лошади не повредили ноги. Тропы, вполне проходимые летом, зимой стали смертельно опасны для всадников из-за покрытых снегом камней и ям, из-за деревьев, готовых рухнуть под тяжестью снега. Убадай в первый день не сказал ни слова, а вечером у костра завернулся в одеяла и проспал до рассвета. Эррин понимал, что номад сердит, и чувствовал себя виноватым. Он дал Убадаю свободу, и тот не обязан был делить с ним опасность. Но с другой стороны, Убадай и в Макту не обязан был возвращаться, чтобы спасти своего бывшего хозяина, это озадачивало.

На третье утро небо прояснилось, и Эррин посмотрел на встающее солнце.

— В какую сторону нам ехать? — спросил он Убадая. Номад, скатав одеяла и приторочив их к седлу, молча указал на тропу между деревьями. — На восток? — Номад кивнул. — Ну, полно, Убадай, хватит играть в молчанку. Почему мы едем на восток?

Номад, проворчав что-то, повернулся к нему лицом.

— Следов нет. Всюду свежий снег. Женщину нельзя найти. Мы едем назад.

— Надо еще поискать. Мы провели в лесу только два дня.

— Я ищу. Ее люди либо хорошие, либо плохие. Если хорошие, они пошли к Королевской дороге, на юг. Если плохие, повернули назад. Приведут женщину в Пертию, когда Картан уедет и придут королевские корабли. Если они хорошие люди, нам их не догнать. Если плохие, должны были пройти здесь.

— Это только догадка, — сказал Эррин.