Он кое-как прикрыл искореженную дверцу шкафа, примотал ее проволокой, подергал — держится. Схватил автомат и энергичным шагом отправился на продовольственный склад. Аппетит у него чего-то разыгрался поистине зверский… Нет — министерский! Генеральский!!!

* * *

На исходе сорок вторых суток одинокого бдения рядового Башмакина «Старую Ветку» тряхнуло еще раз. Склады выстояли, ничего не осыпалось, сам Башнабаш не пострадал. Но Разлом расширился и протянулся за пределы зала. На той стороне подломились ближайшие к краю Разлома сваи. Карниз, с которого слетел Стельмак, почти исчез. А вместе с ним исчезла последняя, пусть и призрачная, надежда перебраться на тот берег.

Башмакина это не особенно расстроило: если и перебраться на тот край, то что толку? Все равно с такой глубины самому не выбраться. Надо тут держаться, службу нести, как положено, во все ее нюансы вникнуть, да ждать подмоги…

В последнее время он ощутил прилив обычно несвойственной ему любознательности. Нашел в помещении штаба подшивки «Правды» и стал читать от корки до корки. Раньше такой потребности не было: вполне хватало того, что замполит доводил на политзанятиях до личного состава. А у главного пульта обнаружил толстенную инструкцию дежурного наряда и тоже изучил — от первой до последней буквы. Хотя всегда довольствовался инструкциями от непосредственного командира и не выходил за их пределы.

Больше того, он догадался, что где-то должен находиться перечень всего, имеющегося на складах бункера: питания, амуниции, лекарств… И не обязательно самому искать нужную вещь, переворачивая тонны других вещей: посмотрел по списку — пошел и взял. И действительно, в хозяйственном отделе такие списки оказались — толстенные тетради, где все расписано по ассортименту с указанием номера склада, сектора, полки или ящика…

Он долго изучал эти списки и, на удивление, все запомнил. Теперь он знал, где что лежит, как опытный кладовщик, проработавший на складе десятки лет.

* * *

Башнабаш проснулся и услышал голос. Густой, начальственный, уверенный в себе голос чеканил слова, сперва показавшиеся ему бессмысленными. Потом — страшными.

— …как показывают факты, Сталин, воспользовавшись неограниченной властью, допускал немало злоупотреблений, действуя от имени ЦК, не спрашивая мнения членов ЦК и даже членов Политбюро ЦК…

Что? Откуда? Как?.. Он вскочил с кровати. Огляделся. Уставился на черный диск радиоточки. Подошел, дотронулся пальцами до бумажной мембраны. Мембрана дрожала. Молчавшая почти два месяца радиоточка работала. Правда, работала как-то странно: голос иногда вдруг пропадал, как отрезанный, но затем снова появлялся.

— …из ста тридцати девяти членов и кандидатов в члены Центрального комитета, избранных на XVII съезде партии, расстреляно девяносто восемь человек…

Башнабаш сел. Расстреляны, отдавалось эхом в голове. Расстреляны члены ЦК… Кем? За что?! Перед глазами возникла картина: заснеженная Красная площадь, зловещее черное каре в ее центре, черные мундиры и кожаные плащи СС… И нет больше рубиновых звезд на башнях Кремля, вместо них корячится пауком фашистская свастика, а из репродукторов льется кичливый незнакомый марш… Внутри каре — сколоченный наспех деревянный помост из неструганых досок. Там стоят, гордо подняв голову, члены и кандидаты в члены Центрального комитета партии — в костюмах, при галстуках, но почему-то босиком. Звучит отрывистая немецкая команда, вздымаются винтовки, лязгают затворы. Чей-то крик: «Прощай, Родина! Сталину — слава!». Взмах черной руки. Выстрелы. Падают тела на холодные занозистые доски…

Расстрелять членов ЦК могут только фашисты. Башнабаш ни минуты не сомневался в этом. Немецкие, американские, китайские фашисты. А тем более — обвинить товарища Сталина в каких-то злоупотреблениях… Больше никто не смеет поднять руку на самое святое для советского человека.

Значит — все-таки война? Все-таки Борисенко был прав, а Климов — врал?

У Башнабаша даже дух захватило. Он быстро оделся, схватил автомат. Очень скоро они будут здесь. Черные, красно-желтые, красно-синие, полосатые, все равно какие. Он примет последний бой, он убьет хотя бы одного из врагов, а потом взорвет командный пункт…

Его вдруг осенило: раз заработала радиоточка, может, и линия связи с командованием тоже наладилась? Он сорвал трубку с аппарата, крикнул:

— Пост номер шесть, рядовой Башмакин у аппарата!

Прислушался, подул. Мертвая тишина.

— …Сталин был человек очень мнительный, с болезненной подозрительностью… Имея неограниченную власть, он допускал жестокий произвол, подавлял человека морально и физически. Создавалась такая обстановка, при которой человек не мог проявить свою волю…

Башнабашу даже больно стало от этих слов, будто сапогом в самое сердце двинули.

— …Единовластие Сталина привело к особо тяжким последствиям в ходе Великой Отечественной войны. Если взять многие наши романы, кинофильмы и исторические «исследования», то в них совершенно неправдоподобно изображается вопрос о роли Сталина в Отечественной войне…

— …грозная опасность, которая нависла над нашей Родиной в первый период войны, явилась во многом результатом порочных методов руководства страной и партией со стороны самого Сталина…

Он так и застыл на месте, сжимая ППШ побелевшими пальцами и сверля глазами черный диск репродуктора. На другом конце линии, у микрофона, сидел враг. Он пытался сломить его волю, помутить его разум, заставить поверить в невозможное.

«Разбить к чертям собачьим эту брехалку», — подумал Башнабаш. Но ноги будто приросли к полу. Он не знал еще толком, почему точка заработала после долгого молчания и как такое могло оказаться возможным. Он даже не успел толком насладиться своей ненавистью к этому густому начальственному голосу… и сразу — разбить? Снова остаться в полной тишине, в изоляции? Снова лишь шорохи и сопение низкорослых уродцев, Да еще приказы, которые он сам себе и отдает?

— …Товарищи! Нам нужно решительно, раз и навсегда развенчать культ личности Сталина, сделать надлежащие выводы как в области идейно-теоретической, так и в области практической работы. Для этого необходимо…

Товарищи? Они себя называют товарищами?.. Башнабаш перестал что-либо понимать. Если это фашисты, они должны говорить друг другу «господин» или «мистер», это каждому мальчишке ясно. Товарищей они не любят, это слово для них как ругательство. Нестыковочка какая-то. Может, издеваются так?.. Но в голосе не слышалось никакой издевки, вообще никаких эмоций. Конечно, враг мог вероломно присвоить себе наше гордое имя — как присвоил наши радиостанции, наши города, заводы, фабрики, трактора, машины, самолеты, — всё, всё…

Башнабаш вдруг представил, как в кабине его старенького полуторатонного «ГАЗ-АА», на котором он возил когда-то колхозное зерно, восседают глумливые фрицы в кепках с козырьком и, регоча, говорят друг другу: «Тафарыш! Таф-фарыш!»…

Он упустил момент, когда голос исчез, а вместо него зазвучали бодрые фортепианные аккорды. Знакомая мелодия. «На зарядку, на зарядку — становись!» Башнабаш потряс головой, зажмурился. Открыл глаза.