Неожиданно ее частично заслонило нечто темное.

Я озадаченно моргнула.

– Волшебно выглядишь, Татьяна! – произнес знакомый голос, а потом в дыру опустилась рука. – Хватайся, я тебя вытащу.

Женское стремление к красоте – рефлекс такой же могучий, как инстинкт самосохранения!

Вместо того чтобы без раздумий и сомнений ухватиться за протянутую мне руку помощи, я среагировала только на первую часть фразы, то есть на издевательский комплимент моему волшебному виду.

– О ужас, ужас! Стыд и позор! – запричитала в моей душе гиперчувствительная Нюня.

Мысленным взором я без всякого зеркала увидела эту поистине сказочную красоту: и распаренную физиономию, панированную мукой и декорированную трухой, и лохматый веник припудренных пылью волос, и покрасневшие глазки-щелочки в комочках земляной туши, и руки-крюки с черными ногтями, и испачканную одежду.

Прячась от взгляда насмешника, я скатилась с пирамиды мешков и ящиков, забилась в самый темный угол и принялась энергично отряхиваться, отчего столб пыли только уплотнился и даже начал вихриться, как зарождающийся смерч.

– Все, хватит! – прикрикнула на меня Тяпа. – Хорош процедуриваться, тут тебе не салон красоты! И вообще, с лица воды не пить, пусть полюбит тебя черненькой, беленькой ты каждому понравишься!

Строго говоря, я была не черненькой, а черно-беленькой – такой гибрид полосатой зебры и полоумной макаки, но спорить с Тяпой, когда она говорит командным голосом, бессмысленно, и я подчинилась.

Я выбралась из угла и вновь полезла на баррикаду, предварительно сунув в правый карман шортиков завернутый в полиэтилен мобильник, а в левый – брусок твердого, без всякой обертки, мыла. Последнее было уступкой Нюне, которая ничего не желала так сильно, как обратного превращения из зебромакаки в человеческую особь.

Я пообещала ей, что умоюсь, почищусь и всяко иначе приведу себя в порядок при первой же возможности, и крепко ухватилась за руку Мика:

– Тащи!

И он меня вытащил.

Наверху было тепло, светло и прекрасно во всех отношениях.

Часиков девять, наверное, чудесное летнее утро в классическом стиле «В Греции все есть»: фарфорово-голубое небо, шелково-синее море, прямоугольники и кубики домиков нежных пастельных тонов, кое-где заштрихованные темной зеленью. Даже пугающего вида яма, из которой я вылезла, чернела под волшебно цветущим кустиком.

В легком приступе раскаяния оттого, что я своим потусторонним внешним видом оскверняю эту чистую красоту, я смущенно пошутила:

– Получилось, как в «Восстании зомби»!

– Ты не очень-то восставай, – ответил на это мой голливудский приятель, бесцеремонно придавив ладонью мою многострадальную шею. – Пригнись и двигаем отсюда, у меня очень мало времени!

– Куда-то спешишь? – чуть обиженно осведомилась я, поторапливаясь вслед за Миком на полусогнутых ногах.

Руками при этом я опиралась на землю, что наверняка до крайности усилило мое сходство с полосатой макакой.

– Уезжаю я отсюда, Танечка, – не останавливаясь и явно не сокрушаясь, ответил Мик.

Он поднялся на поросший очаровательным бурьяном прелестный пригорок и оглянулся на меня:

– Ты не боишься высоты?

– Смотря какой, – осторожно ответила я и зашуршала по бурьяну на всех четырех. – О! Вот это да!

Пригорок как-то очень неожиданно обрывался вниз почти отвесной кручей с такими мощными вертикальными бороздами в склоне, которые могла бы оставить гигантская лопата. В хороший дождь по такой канавке, наверное, можно было лихо скатиться на попе, но в сухую погоду рисковать пятой точкой не стоило. Сотрется напрочь, вместе с целлюлитом!

Я вытянула шею, озираясь в поисках более безопасного спуска.

– Туда нельзя, ты что? Тебя там сразу заметут, – проследив направление моего взгляда, поспешил заметить Мик.

– Такая ровная площадка, – с сожалением сказала я.

– Потому что она не простая, а вертолетная, – объяснил он. – Ползи сюда.

Я поползла.

Получалось это у меня гораздо менее быстро и изящно, чем у моего спутника. Мик полз, как ящерица, а я – как обезноженный крокодил.

– Тише едешь, дальше будешь! – назидательно изрекла мне в ответ на эту мысль Нюнечка.

– Все там будем, – по-своему высказалась Тяпа.

Я раздвинула руками премилые сухие стебельки на краю обрыва и посмотрела вниз. Тут было не так уж высоко, метра три, но внизу – только несимпатичные ноздреватые камни. Хотя если повиснуть на руках, а потом упасть на что-нибудь помягче…

– Прыгай, я тебя поймаю! – пообещал Мик, добровольно принимая на себя ответственную роль чего-то мягкого.

Он действительно оказался довольно-таки удобным посадочным местом, и я себе ничего не отбила. Это меня очень обрадовало. Я наконец поверила, что жизнь налаживается! Черная полоса, похоже, сменилась белой.

– Кстати, о полосах! – железным голосом пролязгала Нюня. – Я требую скорейшего перехода к водным процедурам!

Я передала ее настоятельное пожелание Мику, и он неожиданно легко согласился:

– Сейчас к морю спустимся, там и отмоешься.

К морю!

Я обрадовалась пуще прежнего, размечтавшись о лазурных волнах и золотом песочке.

Действительность оказалась намного суровее.

Вызвав небольшой камнепад, мы спустились к морю по узкой расщелине, которая в средней своей части густо курчавилась зеленью, а ближе к воде совершенно полысела. В складке меж двух до блеска отполированных черных скал зловеще плескалась и утробно булькала темная вода.

– Мне тут мыться? – опасливо спросила я.

– Вода чистейшая, – ответил Мик. – Это дно темное, да еще тень сверху падает.

Он с наслаждением умылся, фыркнул и посмотрел на наручные часы:

– На банно-прачечные процедуры даю тебе двадцать минут. Смотри, чтобы к моему возвращению ты была готова.

– К чему? – само сабою вырвалось у меня (попутал бес Тяпа).

Голливудский товарищ ухмыльнулся. Я покраснела.

Фу, дурак! Я же не имела в виду ничего такого!

У трусоватой Нюни тоже наметился вопрос:

– Ты что, оставишь меня здесь одну?!

Местность вокруг казалась дикой, безлюдной и пугающей, как инопланетный пейзаж.

– Сразу за тем мысом – причал, – Мик показал пальцем. – Так что цивилизация близко, хотя тебе пока что не стоит с ней воссоединяться. Не трусь, я скоро вернусь.

– Я и не трушу, с чего ты взял! – сердито ответила я, пробуя воду большим пальцем ноги.

Она была теплой и вовсе не черной, так что переменчивое мое настроение снова улучшилось и внешний вид – тоже.