в сотый раз хочу рассказать Уиллу – хочу рассказать кому-нибудь – всю уродливую правду о том, почему я здесь на самом деле. И не могу.

– Господи, Мэгги… Ты действительно думаешь, что его убили? То есть я пытаюсь представить, что кто-то из них на самом деле мог прикончить человека. Юэн, скорее всего, заплатил бы кому-то другому, чтобы тот запачкал руки, а Брюс, который всю жизнь прожил на острове, сходит с ума во время весенних приливов… – Улыбка Уилла становится болезненной. – Алек может своими воплями довести кого-нибудь до смерти, я полагаю.

И именно его улыбка заставляет меня отречься от своего самолюбия. Это люди, с которыми Уилл живет, которых знает почти всю свою жизнь. Использовать его в качестве лакмусовой бумажки не просто несправедливо, это чудовищно бесцеремонно – даже для меня.

– Нет, – быстро говорю я. – Наверное, нет.

И это еще одна ложь. Судя по тому, что я узнала о Роберте, он не похож на самоубийцу, а тем более на героя. И несмотря на то, что я узнала сегодня, а может быть, и благодаря этому – пусть это уже не имеет ко мне никакого отношения, – мой ответ все равно «да». Я думаю, что он был убит.

– В любом случае с датами могла произойти ошибка, верно? – Я заставляю себя улыбнуться. – А может, перевоплощение работает не так, понимаешь? Может, есть какой-то период ожидания в семь с половиной недель или что-то в этом роде…

Уилл улыбается уже спокойнее.

– Немного отдыха на небесных курортах, прежде чем вернуться в угольную шахту?

Я улыбаюсь в ответ и чувствую медленное, тяжелое биение сердца о ребра – от странного чувства облегчения и поражения одновременно.

– Вы, ребята, будете ужинать у нас сегодня? – Джек выглядывает из-за барной стойки, и я быстро отстраняюсь от Уилла. – В ресторане много народу, но есть свободный столик на ближайшие пять минут.

– Я не против, если ты согласна, – говорит Уилл.

Вопреки всем своим инстинктам я киваю.

– Но потом нам, наверное, стоит возвращаться. На сегодня прогнозируется плохая погода. – Уилл улыбается, продолжая смотреть на меня. – Лучше перестраховаться, верно?

* * *

– Итак, – говорю я, как только официантка приносит нам еду и одаривает Уилла долгим, томительным взглядом, от которого я внутренне ощетиниваюсь, – расскажи мне, каково было расти на Килмери. Должно быть, это было классное место для детства.

– Дэвид, Донни и я практически все лето проводили на свежем воздухе. Плавали в озерах и море около Шелтерид-бэй или Лонг-Страйд. Гонялись друг за другом по острову или играли в войнушку в Долине Призраков. Подножие Бен-Уайвиса было хорошим местом для пулеметных гнезд. – Уилл усмехается. – Чарли называл нас «Три чучела».

– Должно быть, иногда бывало очень одиноко…

Уилл пожимает плечами.

– Не так уж и одиноко, когда не знаешь ничего другого. К тому же были еще Хизер и Шина. – Он корчит гримасу. – Пусть даже они были девчонками.

– Келли сказала, что Шина всегда была неравнодушна к тебе.

– Ну да. Можешь себе представить, каково это – расти на маленьком острове? Сплошные гормоны, и девать их некуда. – Он ерзает в своем кресле, и меня очаровывает его неловкость. – В общем, все больше семей стало переезжать в Урбост. А потом мы все разъехались по школам: я и Иэн – в Глазго, все остальные – на Льюис. В итоге Шина и Дэвид встречались почти всю среднюю школу.

– В гостиной у Айлы висят его фотографии, – замечаю я.

– Да, она считает, будто он пердит солнечным светом… ну да ладно. – Уилл смеется. – Последний раз я видел его, когда он приезжал на Рождество. Он хороший парень.

– А что случилось с Кенни?

Уилл наливает мне еще вина.

– Я слышал историю о том, что он отправился один на «Единстве», до самого шельфа, хотя в основном работал на берегу, – и в открытом море выпал за борт. Судно было найдено, но, как и в случае с Робертом и Лорном за несколько недель до этого, его тело так и не обнаружили.

– Подожди. – Я замираю, не донеся бокал с вином до губ. – Ты хочешь сказать, что Кенни Кэмпбелл погиб сразу после Роберта и Лорна?

Уилл кивает.

– По-моему, это случилось через несколько недель. Не знаю точно, когда именно.

– Это странно. – Более чем странно… Даже если принять во внимание слова Уилла о том, что «здесь много опасностей. Много того, что может тебя убить. Но только не люди».

Уилл пожимает плечами.

– Айла просто смирилась с этим, как сказал Юэн. Излила всю свою любовь на Дэвида. Горе меняет людей, как мне кажется. Иногда в лучшую сторону, а чаще всего нет. Взгляни на Алека. Не думаю, что он когда-либо пытался смириться со смертью Лорна. – Уилл морщится. – Конечно, что я могу знать о том, каково это – потерять кого-либо? От Чарли ушла жена, и он за одну ночь словно стал другим человеком.

– Жена Чарли ушла от него?

– Да, около пятнадцати лет назад. Но, я думаю, это было давно предрешено. Ходят слухи, что у Чарли был роман с кем-то на острове еще в девяностые годы.

– У Чарли?

Уилл смеется, но без тени юмора.

– Понимаю, может, это даже неправда, а просто островные сплетни. Но когда Мойра уехала, Чарли как бы… замерз. – Он вздыхает. – Как будто того веселого, беззаботного парня, который часами гонял нас по Лонг-Страйду, когда мы были детьми, или учил плавать в Лох-Ду, никогда не существовало.

Мы замолкаем, когда приходит официантка и забирает наши тарелки.

– Ладно, Мэгги, – говорит Уилл, когда она уходит. – Все это чертовски уныло. Расскажи мне что-нибудь о себе. Ты постоянно задаешь мне вопросы.

– Думаю, сегодня мы уже достаточно поговорили обо мне, – возражаю я, и мое лицо начинает пылать.

Уилл смотрит на меня слишком долго. Как будто он уже знает обо мне все, о чем я не расскажу ему даже под страхом смерти. Когда молчание между нами затягивается, я с трудом подавляю желание скрестить руки на груди.

– Я просто не настолько интересна, Уилл.

– А по-моему – очень даже настолько, Мэгги Маккей.

– Андерсон. – Я чувствую, как к лицу приливает кровь. – Я родилась в Крое, но мы переехали в Англию в…

– Ты шотландка? – Когда я киваю, он смеется и качает головой. – Ты шотландка, а я англичанин. Полагаю, ты сразу раскусила, что стоит за этим «традиция шотландцев – танцевать первый танец с местным жителем»?

Я улыбаюсь.

– Мама вышла замуж за моего отчима, Джеймса, когда мне было десять, и мы переехали в Эссекс, а затем в Хизер-Грин. После