на монитор, в поисковую строку Google. На его запрос «что такое биополе» появились другие варианты вопросов.

– «Бывает ли у людей магнитное поле?» – читаю я вслух. – Ну-ка, щелкни.

– «Каждый орган и каждая клетка имеют собственное поле, – читает он, смешно подражая профессорскому тону. – Нейроны, клетки эндокринной и мускульной систем называются возбуждаемыми клетками, так как электричество стимулирует их, порождая магнитное поле».

На переносицу он водружает воображаемые очки. Дергается. Закидывает голову назад. Всхрапывает.

– «Светятся ли люди?» – читаю я.

Госпел смеется и читает сам:

– «Современные ученые говорят, что человеческое тело в буквальном смысле слова светится». Что за фигня? – бросает он дурачиться. – «Есть исследования, что тело испускает свет, яркость которого в тысячу раз меньше, чем мы способны видеть невооруженным глазом». Дуристика какая-то!

– Вот поэтому я и здесь, – отвечаю я в порыве откровенности, и лицо от этого радостно вспыхивает. – Я умею видеть цвета людей, их магнитное поле, или как там это называется. Мне проще сказать, что я вижу цвета людей. Цвета отражают настроения: зеленый – это грусть, розовый – радость, но на самом деле все сложнее. От цветов у меня болит голова. Поэтому я и хожу в темных очках.

Он удивленно смотрит на меня – не шучу ли, и по какой-то причине решает, что я говорю правду.

– А у меня какой цвет?

– Медовый, – с улыбкой отвечаю я.

* * *

Пол возвращается с бутылкой ледяной воды.

– Спасибо…

– Да пожалуйста. В первое время здесь все жутко мерзнут. Кондишены всегда работают на полную мощь. По-другому никак, компьютеры сильно нагреваются. Так что это не для нас, это чтобы компьютеры не взорвались.

Я оглядываю зал, вижу, как на тела всех медленно наползают лучи от компьютеров, и вдруг понимаю то, что раньше до меня не доходило. Наши энергии похожи на озоновый слой, а энергия компьютеров, электромагнитная энергия – на хлорфторуглероды, которые проходят через каждого, как горячий нож через масло, оставляют дыру в человеке и кусочек себя вокруг нас. Кусочек, который мы не видим. То самое биополе.

Много паники вокруг изменения климата. Земля в кризисе, но мне кажется, что никто не обращает никакого внимания на кризис в наших душах. И нет единиц, чтобы измерить все дыры, которые появляются в каждом из нас.

* * *

В квартире Наоми, в центре комнаты, на кровати лежит женщина. По-моему, ей около тридцати. Она в легинсах и джемпере, но без туфель. Когда я вхожу, она улыбается мне, хотя глаза у нее красные, припухшие, как будто от слез.

– Это Люси, а это Элис, – знакомит нас Наоми. – Люси не возражает, чтобы ты посидела здесь, говорить мы закончили, сейчас начнем чистить чакры.

Предполагается, что наблюдать я буду за Люси, но я не могу оторвать взгляда от Наоми. Вокруг нее аура чистого золота – такой я видела только у новорожденных. Этот золотой свет поднимается от земли, поднимается вверх, окружает ее, как пламя зажигалки. Он плывет внутри пузыря и похож на игристое вино или шампанское, только что налитое в роскошный высокий бокал. Яркость у него такая, как будто открываешь утром шторы, а в лицо бьют яркие утренние лучи. Я, почти щурясь от ее света, смотрю, как она работает.

Самый главный цвет вокруг Люси – черный. Но не колючий, как у педофила в парке, и не с металлическим отливом, как у больных на голову, одержимых страшными, дьявольскими мыслями. Такой черный я видела, и не раз, многие носят его на себе каждый день: это черный цвет горя. Спокойный, задумчивый черный задернутых штор, такой, чтобы можно было погрузиться в себя. Мне кажется, что он вежливо, но твердо говорит: «Не беспокойте, я устал, отдыхаю, стараюсь прийти в себя». Вот этот-то черный, чистый и прозрачный, как траурная вуаль, окутывает Люси с головы до ног; в некоторых местах он собирается в более плотные узлы; там она явно борется с эмоциями, и особенно это заметно в верхней части живота, где заканчивается грудная клетка.

Здесь Наоми нужно действовать осторожно: если она делает то же самое, что когда-то делала Эсме в тот единственный раз, когда я видела занятие рэйки, то есть отправляет черные узлы не туда, например, к голове или внутренним органам Люси, например, или к внутренним органам, это может быть опасно. Или сами узлы могут сопротивляться и не двигаться с места, станут плотнее, темнее, туже.

Я смотрю, как, закрыв глаза и вытянув руки, Наоми верно определяет проблемные места. Она глубоко дышит, и на фоне спокойных звуков льющейся воды и флейты принимается за работу над первым узлом. Я замираю.

Когда из рук Наоми появляется энергия, я чуть не ахаю, потому что вижу ее. Она красно-оранжевая, теплая, манящая, точно закат. Тугой черный узел поначалу не поддается, становится даже плотнее. Наоми не тратит на него время, оглядывается в поисках чего-то и берет в руки камень мускусно-черного цвета. Она держит его в руке, как будто греет, глубоко вдыхает, медленно выдыхает, кладет камень туда, куда падает солнечный луч. Потом еще раз протягивает руки над упрямым черным узлом. Он начинает медленно распутываться. Приостанавливается ненадолго, как будто решает, что делать дальше. И вот становится чистым, прозрачным, сливается с грустной пеленой вокруг Люси.

Так же Наоми работает с другими узлами. Из уголка глаза Люси ползет слеза, она не смахивает ее, и слеза исчезает в волосах около уха.

Наоми развязывает все узлы эмоций, но черная пелена вокруг Люси не исчезает.

– А теперь закроем чакры, – негромко говорит Наоми, чтобы не испугать умиротворенную Люси.

Мне вспомнилось, как парамедик, которую я еще ребенком вызывала к нам домой, стирала с рук зеленое облако. Интересно, делала ли она это бессознательно – или работа научила ее не подпускать к себе чужие проблемы? Оставлять их в чужом доме перед тем, как вернешься в свой? Наоми сейчас делает то же самое: потирает руки, скручивает черную пелену в шарик наподобие бумажного, давит ее. От тепла ее рук цвет тает, и она потряхивает ими, как будто сушит под сушилкой. Я смотрю и благоговею.

– Теперь все, Люси, – произносит она, и мы вдруг возвращаемся в реальность, в квартиру в Ислингтоне, в высотный жилой дом, где снова становятся слышны гудки машин и звуки сирен. Волшебство исчезает.

Сонная, со спутанными волосами, Люси садится на кровати. Потом приходит в себя, произносит «спасибо» и начинает плакать.

Наоми спокойно позволяет ей выплакаться, протягивает полотенце и наливает стакан воды.

* * *

– Как вы это делаете? – пораженно спрашиваю я, когда