— Поймите, — срывая голос, кричит он, — враг не разбит! Перестроится, подтянет свежие силы и вернется! Вернется!

— Ура, Испания! Да здравствует король дон Фернандо! Смерть Бонапарту!!! Долой Мюрата!!!

Наконец Аранго и его артиллеристам едва ли не силой удается восстановить порядок. Им помогает необыкновенно вовремя подоспевший отряд горожан во главе со слесарем Бласом Молиной Сориано, который после длительных блужданий по городу, дав кругаля, чтобы разминуться с французами, и благоразумно обождав на улице Пальма окончания схватки, привел наконец своих сподвижников на защиту Монтелеона. Его проводят к Даоису, и это от него капитан узнает, что поблизости находятся еще весьма значительные силы императорской армии — они очень спешно двигаются от Пуэрта-де-Санта-Барбара. А капитан Веларде, как офицер генерального штаба, знакомый с организацией наполеоновских войск, в свою очередь оглядев обмундирование и знаки различия десятка убитых на улице, определяет их принадлежность. Это солдаты первой гренадерской роты вестфальского батальона, насчитывающего в общей сложности полтысячи штыков. Того самого, который, если верить Молине, беглым шагом направляется сейчас к Монтелеону.

* * *

А на Пуэрта-дель-Соль, возле фонтана Марибланка, Дионисьо Сантьяго Хименес, который в окрестностях загородного королевского дворца в Сан-Фернандо, откуда он, кстати, и родом, известен под прозвищем Горбушка, видит, как французская пуля только что снесла полчерепа его другу Хосе Фернандесу Сальседо, 46 лет.

— Не лезьте на открытое место, чтоб вас!.. Залечь!

Горбушка и прочие вокруг него — из тех дюжих и на все готовых парней, что явились вчера в испанскую столицу высказаться в поддержку короля Фердинанда VII, а сегодня, оказавшись вдали от дома, сражаются на улицах с отчаянным упорством людей, которым бежать некуда и скрыться негде. Таков жребий этого довольно многочисленного — человек под сто — отряда, полтора часа кряду державшегося на подступах к площади, разбегавшегося врассыпную при каждой новой атаке французской конницы и вновь собиравшегося воедино. Здесь принарядившийся по случаю воскресного дня шестидесятилетний Хосе Перес Эрнан де ла Фуэнте, с сыновьями Франсиско и Хуаном прибывший вчера из Мирафлорес-де-ла-Сьерры, и садовник маркиза де Сантьяго — Мигель Факундо Ревуэльта Муньос, 19 лет, которого сопровождает отец и тоже садовник из Аранхуэса Мануэль Ревуэльта. Поблизости врукопашную отбиваются от французов братья Рехон — их бурдючок с вином давно уже пуст, а лезвия навах покрыты запекшейся кровью, — и плечом к плечу с ними у дверей в госпиталь Буэн-Сусесо дерутся актер Исидоро Майкес, типограф Антонио Томас де Оканья, вооруженный допотопным мушкетоном, Франсиско дель Посо и Франсиско Марото из Пералес-дель-Рио, Томас Гонсалес де ла Вега и Хуанито Виэ Анхель, соответственно 15 и 14 лет. Последний — не один, а с отцом, бывшим — и уж давным-давно — валлонским гвардейцем, Хуаном Виэ дель Кармен.

— Гляди, еще скачут!

Четверо польских улан и сколько-то драгун, крутя саблями над головой, во весь опор приближаются к ним с намерением в очередной раз рассеять этот маленький отряд, уже разогнанный и только что вновь соединившийся у фонтана Марибланка. Но печатник Оканья, выскочив из-за угла Буэн-Сусесо, разряжает мушкетон в грудь передней лошади, и та падает, придавив всадника. Он еще не успевает выпростать запутавшуюся в стремени ногу, как на него с ножами набрасываются братья Рехон, а перезарядивший пистолет Майкес стреляет в остальных кавалеристов. Полосуют воздух сабли улан и драгун, гремят слитные залпы французских пехотинцев, подбирающихся для броска в штыки на улице Алькала, и в криках, воплях, брани, проклятьях кипит свирепая скоротечная схватка. Сабельный удар выводит из строя Матео Гонсалеса, и он уползает, обливаясь кровью, к центральному входу. Трещат выстрелы, множится число французов, падает, сбитый пулей, типограф, с пронзительными воплями отступает Франсиско дель Посо, которому разрубили плечо, а остальные ищут спасения внутри монастыря Буэн-Сусесо, где истошно голосят, мечутся женщины, меж тем как французы штурмуют вход.

— Все, зарядов нет, — говорит Исидоро Майкес, — и, пожалуй, с меня хватит.

Выскользнув к монастырю Виктория, актер бежит к своему дому, невдалеке от Санта-Аны. Братья Рехон, которым он предложил спрятаться у себя, устремляются следом. Увязавшемуся за ними Франсиско Марото пуля попадает в спину, и он растягивается на мостовой, как раз напротив винного погребка Ла-Каноса. Бывший солдат Хуан Виэ дель Кармен, таща за руку сына, бросается в противоположную сторону, к улице Карретас, не обращая внимания на то, как жужжат в воздухе, щелкают о камни тротуаров, о стены домов пули.

— Наддай, Хуанито! Наддай! Подумай о матери! Живей, живей!

Взлетев вверх по Карретас и уже готовясь свернуть направо за зданием почтамта, мальчик вдруг разжимает пальцы, спотыкается, падает.

— Отец!

Похолодев, Хуан дель Кармен замедляет бег, оборачивается. Пуля пробила его сыну бедро. Отец, закрывая его собой, подхватывает на руки, хочет унести в безопасное место, но в тот же миг они оказываются в кольце французов, а те очень молоды, в перепачканных мундирах, с почерневшими от пороховой копоти лицами. С методической жестокостью они насмерть забивают обоих прикладами.

* * *

— Еще идут!

На улице Сан-Хосе, перед парком Монтелеон капитан Даоис сдерживает горожан, рвущихся навстречу французам, которые на этот раз идут хоть и без барабанного боя, но, по сведениям разведчиков, бегом вернувшихся доложить, — в изрядном количестве.

— Не торопись, ребята. Подпустим поближе и тогда уж…

Такое дружеское обращение приходится по сердцу добровольцам, которым лестно, что капитан разговаривает с ними как равный с равными. Слесарь Молина, прежде предлагавший устроить засаду возле фонтана Нуэва, теперь убеждает своих, что сеньор офицер дело говорит, надо его слушать. И Луис Даоис, еще раз посоветовав сохранять спокойствие, на рожон не лезть, патроны беречь, посылает Молину и еще нескольких человек засесть в домах на углу улицы Сан-Андрес. Считая с новоприбывшим пополнением, у капитана под началом чуть больше четырехсот человек: артиллеристы, волонтеры короны, мирные жители и примерно десяток решительно настроенных женщин. По приказу Даоиса на улицу вытаскивают четыре пушки, так славно поработавшие при штурме ворот. Их ставят так, чтобы перекрыть Сан-Хосе во всех направлениях: жерло одной смотрит направо, на Сан-Бернардо и фонтан Маталобос, второй — налево, на фонтан Нуэва, третью наводят прямо, в створ улицы Сан-Педро, которая от ворот парка идет перпендикулярно к самому монастырю Маравильяс. Беда в том, что имеется лишь по тридцать зарядов на орудие — пакетов же с самодельной картечью всего несколько штук — и, кроме того, придется вести огонь с открытых позиций, под огнем французов, не имея иной зашиты, кроме стрелков, засевших в окнах главного корпуса, на мостках у ворот и на балконах соседних домов, да при том следует учесть, что как ни торопятся волонтеры и артиллеристы под присмотром сержанта Ластры отмерять порох по картузам, пока у них выходит не больше двадцати — тридцати патронов на ружье.