Чтобы определить, достаточно ли уже обрадовался Влад или мне нужно еще потрепать языком, я взглянула на него — и моя речь оборвалась на полуслове.

Непроизвольно дергая то ногой, то рукой, Влад учащенно дышал, шевелил губами, как будто силился и не мог сказать что-то, и на лице его, сменяя друг друга, появлялись то злобные, то болезненные, то какие-то жалкие гримасы. Мальчишку трясло. Как будто его подсоединили к высоковольтной линии электропередачи и он не может ни отсоединиться, ни позвать на помощь.

Наконец, разбрызгивая вокруг себя слюни, слезы и сопли, Влад произнес, чуть ли не по слогам выговаривая никак не идущие наружу слова:

— Истинная вера?.. Да?.. Высокая миссия?.. Да?.. А известно вам, что они… что они…

Тут нервы его окончательно сдали, и он разрыдался. Размазывая по щекам слезы, которые текли из его глаз, так, что казалось, конца-краю им не будет, Влад бормотал что-то невнятное, и только время от времени мне удавалось уловить какие-то слова, произнесенные более четко. То это было слово «сестра», то слово «деньги». Но чаще всего слышалось сочетание звуков, которое напоминало слово «проклятый» или «проклятая».

Я была в шоке. Что это?! С чем я столкнулась? Какая трагическая загадка кроется за всеми этими безудержными всплесками? Что же случилось с бедным мальчиком и связано ли это с тем, что он узнал о профессоре… и что так пугает Зину?

Посмотрев на часы, я увидела, что до конца пары осталось каких-то пять минут. Нужно было срочно что-то делать. Невозможно было допустить, чтобы Влада сейчас увидели студенты, выходящие на перемену.

Постаравшись хоть немного успокоить его, я предложила спуститься в институтский парк.

— Там воздух… развеешься немножко, успокоишься…

— Да… да, конечно, пойдемте… — всхлипывая, но уже не рыдая в голос, говорил Влад.

Мы сидели на скамейке в парке и молчали. Опасаясь какой-нибудь новой вспышки, я не задавала вопросов. Пускай сам начнет разговор. Если захочет. А не захочет — так посидим. Черт его знает — вдруг это что-то очень личное, зачем я буду в душу к нему лезть? Может, это с сестрой его связано… говорил же он о сестре? А информация — черт с ней, с этой информацией… Зина расскажет. Припугну хорошенько — никуда не денется…

— Это я убил Разумова.

Задумавшись, я в первый момент даже не уловила смысла произнесенных слов. А когда уловила — потеряла дар речи.

— Что?!

— Это я… убил.

— Владик, ты что говоришь?! Зачем наговариваешь на себя?

— Ничего я не наговариваю. Сказал — я, значит, я.

Голос его звучал очень спокойно, не показывая ни малейших признаков того, что пять минут тому назад обладатель этого голоса бился в истерике. Я всмотрелась в еще красные от слез глаза, в которых тяжелым камнем лежали беспредельные усталость и равнодушие, посмотрела на изможденное тело, без сил облокотившееся на спинку скамьи, и… включила диктофон.

— Еще на первом курсе, когда мы проходили период начала нашей эры, — безучастно, как будто речь шла о ком-то постороннем, начал Влад, — Разумов заводил разговоры о деятельности христиан, о разных ответвлениях от традиционной конфессии, о том, кто следовал заветам истинным, а кто — ложным. Это было интересно, тем более что я всегда любил историю.

Он предложил заниматься дополнительно. Я и несколько моих друзей стали приходить к нему на факультатив. Сначала с нами занимались студенты со второго курса… Теперь-то я понимаю — это делалось для того, чтобы они могли привлечь нас личным примером. От них мы узнали о «Свидетелях Иеговы». Они говорили, что «Свидетели» — это небольшая, чудом сохранившаяся с первых веков часть христиан, которые исповедывали истинную веру. А все остальные христиане — ложные, потому что поддались сатанинским искушениям.

В один прекрасный день в наших дискуссиях принял участие профессор Разумов. Получилось все так, будто мы сами обратились к нему за разъяснениями, хотя сейчас мне понятно, что все было сыграно точно по сценарию: сначала нас «пробили на всхожесть», а потом, когда мы уж были готовы «воспринять свет истинной веры», — тепленькими передали в руки профессора.

Обществу постоянно требовались пожертвования, которые считались добровольными, но мы все верили, что делаем великое дело. Когда нам говорили о тех или иных нуждах, которые всегда оказывались неотложными и жизненно необходимыми, мы беспрекословно вносили требуемые суммы.

Так продолжалось довольно долго. Мы пребывали в состоянии эйфории, молились на своих наставников и время от времени продавали кое-что из имущества, если не хватало денег на очередной взнос. Пренебрежение материальными благами вообще очень акцентировалось, часто приходилось слышать о том, что бескорыстие — одна из главных добродетелей истинного христианина.

Хотя нам постоянно внушали, что наша вера — самая правильная, напрямую призывать кого-то к вступлению в общество не разрешалось. Допускались разъяснительные беседы с родными и знакомыми, раздача литературы, и, если человек выказывал желание стать членом организации, его необходимо было привести в Зал Царства, где им занимался уже кто-то из руководителей. Если же человек не проявлял интереса, то рекомендовалось прекратить с ним всяческое общение. Говорилось, что если эти люди не воспринимают свет истинной веры, значит, они находятся в лапах сатаны и любые контакты с ними представляют опасность. Я знаю некоторых людей, которые из-за этого порвали со всеми своими родственниками и перестали общаться с друзьями…

Так все и шло… мы посещали собрания, делали взносы и проводили разные исследования, которые должны были еще раз подтвердить правильность действий «Свидетелей Иеговы»… Но недавно у меня серьезно заболела сестра…

Влад сделал длинную паузу, после которой продолжал:

— У нее оказались серьезные проблемы с сердцем, потребовалась дорогая операция… У нас не было таких денег, мы очень переживали… Разумов заметил, что со мой что-то происходит, стал расспрашивать… Он вообще выделял меня, часто приглашал к себе домой, спрашивал о делах… такой… добренький папенька… И я верил в него как в своего идола!

Я рассказал ему о сестре и, как дурак, спросил, не сможет ли общество чем-то помочь… Дур-рак… как будто я не знал!.. Да они скорее съедят эти деньги, чем отдадут кому-то! Знаете, каким был его первый вопрос? А является ли моя сестра членом общества? Не является?! Да как такое может быть?! И я все еще продолжаю общаться с ней?!

Он набросился на меня, но потом, видимо, понял, что переборщил. Стал говорить о том, что на все воля божья и одним из важнейших качеств истинного христианина является смирение. Никакой помощи я от него, разумеется, не добился.

После этого случая Разумов не упускал ни одной возможности, чтобы поговорить со мной о смирении, о бескорыстии и о том, что на все — воля божья. И — вы не поверите — со временем я и сам привык так думать! Внушал себе: раз нам послано такое горе, значит, мы в чем-то провинились и теперь безропотно должны принять все, что бы ни случилось. До такой степени я верил ему. А моя сестра умирала!