Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Такер сажает меня в машину, включает подогрев, тесно кутает в собственное пальто и растирает мне руки.
— Ты сказала, что собралась в Каптику, а не на тот свет, — отчитывает меня. — Что, если бы я тебя не заметил?
Мне абсолютно все равно, что было бы со мной тогда.
Мужчина садится за руль, и мы едем. Я лениво смотрю в окно. Не могу говорить, у меня дрожит подбородок. Ноги и руки пронзают тысячи раскаленных иголок. Лучше бы я умерла.
Похоже, я задремала, ибо следующее, что вижу — потолок с маленькими лампами, похожими на звезды. Такер внес меня в теплую квартиру — его квартиру. Дверь толкнул ногой. Зажегся свет.
Перво-наперво мы посетили ванную. Мужчина усадил меня на пол, включил воду, стал быстро раздевать. Стянул с меня толстовку, затем джинсы, оставив лишь белье.
Скажу сразу, это не было актом романтики и нежности. Сейчас этого мужчину не волновало мое тело, которое он преспокойно мог лицезреть без одежды. Он просто хотел меня согреть.
Вскоре я оказалась в теплой воде. Дрожа всем телом, сжалась, притянула к груди колени. С моих темных вьющихся волос текла вода.
Кей сел на пол, облокотился спиной о стену и не спускал с меня глаз. В его взгляде вспыхнула немая эмоция. Возможно, это сочувствие, принятие ситуации или меня, как личности, возможно, это доказательство того, что мы стали еще ближе. Я не знаю и не хочу гадать.
— Ты что творишь? — наконец, спросил он, видя, что я мало-помалу прихожу в себя.
Каково это показать постороннему человеку, тем более такому, как Такер, свою боль? Предстать перед ним полностью раздавленной, слабой и никчемной? Я не тешила себя надеждой, что он проникнется моим горем, но мне захотелось ему открыться. Мне просто надо было сказать кому-то, озвучить эти страшные слова, чтобы убедиться — они не плод моего воображения. Эти слова:
— Моя мама умерла, — они прозвучали так тихо, но так уверенно, что у меня сжалось сердце. — В моей жизни не осталось ничего… Меня не было рядом, хотя я должна была быть…
— Сожалею, — коротко вымолвил доктор, однако его взгляд остался холодным, будто бы причина, сподвигшая меня к такому поведению, была недостаточно серьезной.
— Как вы можете быть настолько бесчувственным…
— Я врач. Как бы ужасно это ни прозвучало, с ее диагнозом каждый прожитый день — настоящее чудо. Не думаю, что ты должна была сидеть возле нее безотлучно.
Жестко!
Я хотела возмутиться, но вдруг поняла, что Такер слишком прямолинеен, чтобы лгать. Он говорил правду — ту, которая возвращала мне здравый смысл.
— Мама нуждалась во мне…
— Нуждалась? — фыркнул Такер. — Вряд ли. Она была слишком самодостаточной, чтобы нуждаться в ком-либо.
— Вы ее не знали.
— Мы несколько раз пересекались. Признаюсь, я фанател от твоей матери. Она была одним из лучших хирургов. Во всяком случае, лучше меня.
Я с удивлением посмотрела на Такера.
— Вы когда-то встречались с ней?
Кей усмехнулся, запрокидывая голову и касаясь затылком стены.
— Да, представь себе. Когда-то я хотел попасть в команду ее хирургов. Она сказала, что я заносчивый и горделивый ублюдок, и отказала.
— Так и сказала? — изумленно прошептала я.
— Нууу, почти.
— И поэтому вы невзлюбили меня? Поэтому сразу отказали… там, в Каптике? Поэтому, верно?
Такер опустил взгляд, вновь разглядывая мое лицо.
— Нет, не поэтому. Хотя, может, и… Просто ты показалась мне слишком… — он закусил губу, и я уже подумала, что фразу он не закончит, но он сказал: — Слишком моей.
— Что?
— Мой тип женщины.
Я помнила фото его жены — длинноногой и пышнотелой блондинки — отвернулась, опустив подбородок на сцепленные руки.
— Я не о внешности, — добавил Такер.
— Хотите сказать, — вдруг спросила я, — что отказ моей матери вас нисколько не обидел?
— Когда я приезжал к ней, я был молодым и, на самом деле, заносчивым…
— Вы почти не изменились.
Он улыбнулся.
— Какая ты наблюдательная, Лессон. Но я действительно мало что представлял из себя. То, что казалось мне значимым и гениальным, теперь-то я понимаю, было совершенно банально. Мне потребовалось много работать, чтобы стать тем, кем я стал. И, знаешь, я даже благодарен твоей матери, что тогда все вышло именно так. Я когда-то грезил быть просто хирургом, сейчас все изменилось.
— Но вы и сейчас оперируете.
— Да. Но эту нишу уже заняла твоя мать. Гарверд Лессон не так просто обойти.
— А вам обязательно быть в чем-то первым?
Такер обратил на меня такой взгляд, что я поняла без слов — да, он хочет во всем быть первым. Лучшим из лучших.
— Тебе стоит повзрослеть, Лимма, — сказал он. — То, что ты считаешь свои исследования прорывом, на деле просто маленький шажок в никуда.
— Но мама в меня верила. Я должна была быть с ней, зря я уехала. Ее смерть…
— Смерть всегда индивидуальна, Лессон. Твоя мать была реалисткой, она знала свой диагноз и знала, как трудно с ним жить не только ей, но и близким.
Каким образом он нашел именно те слова, которые привели меня в чувство? Что он сделал такого, что я вдруг перестала себя корить?
Мы еще долго сидели молча. Наверно, Такер ждал от меня чего-то.
Наконец, мне захотелось плакать. И я заплакала.
Он не утешал, ничего не говорил. Он просто был рядом, будто давая понять: «все хорошо, Лессон». Я была благодарна ему за те десять минут полного спокойствия, в течение которых я предавалась своему горю.
Мне стало легче.
— Вода уже остыла, — сказал мужчина, протягивая мне полотенце. — Сними с себя все и выходи. Я подожду за дверью.
Раздевшись донага и замотавшись в полотенце, я вышла из ванной.
— Иди в гостиную, Лессон! — донесся с кухни голос Такера.
У него была большая и полупустая квартира. Холостяцкая. Чисто мужской стиль «ничего лишнего».
В гостиной стоял длинный темный раскладной диван, рядом журнальный столик и лампа на длинной ножке. Стены были отделаны кирпичной кладкой и покрашены в белый цвет. Напротив дивана располагался электрический камин.
Я замерла на входе.
Ни одной фотографии, никаких картин или банальных сувениров — ничего. На спинке дивана лежала мужская рубашка — вот и все.
Такер вошел следом, всучил большую чашку с горячим чаем.
— Иди сюда, — указал на диван. — Забирайся с ногами, я принесу одеяло.
Кто бы мог подумать, что этот человек окажется таким заботливым?