Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так о чем ты мечтаешь? Есть у тебя мечта? — спросила Розали, выпуская струю дыма.
Как обычно, они сидели на автобусной остановке и встречали рассвет. Солнце поднималось за водонапорной башней, подсвечивая ее оранжевыми лучами, и казалось, вокруг нее дрожит зыбкий ореол.
— Не знаю. Может, съехать из дома, — ответил Дэш и затянулся.
Когда он произнес это вслух, то будто переступил некую границу, и там, с другой стороны, ему стало неуютно, тут же захотелось вернуть слова обратно. Теперь ему было даже удобно, что дома его не замечают. Он свободно курил в своей комнате сигареты и собирался поэкспериментировать с марихуаной, которую продал ему один парень из школы. Дэш частенько хвастался свободой перед Розали, которая жаловалась, что родаки ей шагу ступить не дают без проверки карманов и зрачков.
— Хм, — она устремила на него пристальный взор, — неуверенно ты как-то это сказал.
Дэш пожал плечами. Нельзя сказать, что он не задумывался о будущем, как раз наоборот: например, хотел стать врачом, а еще часто представлял разговор с матерью. Нормальный разговор, в котором она ему искренне улыбается и говорит настоящие что-то значащие слова, но по большому счету все это совершенно не имело значения. Кому какое дело до разговоров, когда в мире так много несправедливости: голод, болезни, войны. Размышления об этом огорчали не меньше, чем личные проблемы. Особенно его ошарашивали смерти. В Рождество у них в городе случилась трагедия: псих-пироман поджег в автобусе себя, а заодно и еще восемь случайных пассажиров. Выжил только один.
— Мечтаю об уничтожении всех автобусов в мире, — попытался Дэш еще, а потом представил это и рассмеялся.
Розали оценивающе его осмотрела, словно решала, уверен ли он в этот раз, и, судя по скептичному смешку, ответ ее все еще не устроил.
Тут он решился и достал самокрутку с марихуаной. Розали присвистнула. Они с ней попереглядывались пару секунд, а потом кивнули друг другу. Дэш прикурил и сделал большую затяжку. Горло обожгло, запершило, непривычный сладковатый привкус наполнил рот.
— Не хочу навредить своей семье. Сойдет за мечту? — спросил Дэш спустя пару минут, когда Розали отняла у него косячок.
Марихуана развязала ему язык и вытащила на свет потаенные страхи, потому что иначе он бы ни за что не признался. Иногда он чувствовал себя бомбой с часовым механизмом, только таймер поставил кто-то другой, и узнать, сколько времени у него осталось, было невозможно.
— Ты что, маньяк? — захихикала Розали. — Эй, не приближайтесь ко мне! — Она театрально отшатнулась и сделала испуганное лицо, но тут же снова захихикала. — Не хочешь навредить — съезжай. Делов-то.
Дэш скривился. Именно это он и собирался сделать. Возможно, заявить об эмансипации, если его не отпустят. Хотя он плохо понимал, что будет делать совсем один.
— Мои родаки вечно срутся, — вздохнула Розали. — Прикинь, на днях отец поставил на стол чашку без подставки, и там остался круглый след. Мать взбесилась, орала, чашку — бац — об пол. Ваще чума! — Она захихикала. — А отец ей — иди посуду помой, идиотка, с выходных не мыта. А она в него пепельницей швырнула. Не этим пластиковым дерьмом из супермаркета, а настоящей, керамической. Я думала — убьет, но промахнулась. В общем, мечтаю, чтобы они скорей уже развелись, что ли, — удрученно подытожила Розали и растерянно рассмеялась.
Дэш не мог представить таких отношений. На него частенько ругалась бабушка, да и Эштон не упускала возможности поязвить, но предметами никто не швырялся. К тому же и бабушка, и сестра старались не скандалить при матери, ходили на цыпочках, когда она была дома, даже Енот в такие дни не лаял, просясь на улицу, а тихонько поскуливал.
На работу Дэш устроился, подделав подпись матери в бланке. Отчего-то он был уверен, что она откажет, хотя не мог придумать причин, почему. Просто не мог представить, что она пойдет навстречу.
Он вообще не знал её — чётко осознал он, раздумывая о матери.
Они разговаривали очень редко, и разговоры эти касались либо покупки новой пары обуви или куртки, либо блюд, которые она готовила. Они никогда не обсуждали ничего, что помогло бы понять и узнать друг друга, нащупать общие интересы или несогласие. Обычно передатчиком между ними выступала Эштон, которую всегда готовы были выслушать, но Эштон не особо горела желанием разговаривать с братом лишний раз, предпочитая игнорировать, словно его и не существовало вовсе. Если Дэш за ужином просил ее передать что-то с другого конца стола, она делала это молча и даже не смотрела на него. Она перестала просить у него запасные ручки, тетради, карандаши, перестала даже язвительно шутить в его адрес. Она все больше отдалялась, делалась непонятной, неприступной, загадочно-изматывающей, деловито-отстраненной. Точно такой же как мать.
Розали болтала о брате, его наркотической зависимости и проблемах с врачами, а Дэш размышлял, покуривая косяк.
— Было бы круто, если бы на каждого жителя приходилось по одному врачу, — произнесла Розали, завершив рассказ и выпустив в небо очередное «облако» сигаретного дыма. — Тогда бы никто не болел. И, может быть, не умирал. Вдруг бы победили смерть.
— А кто бы лечил врачей? — поинтересовался Дэш. Он попытался представить мир, где живут одни врачи, к тому же бессмертные, и расхохотался. — Врачи для врачей. Все врачи, а лечить некого…
— Да ну тебя, — прыснула Розали.
Дэш испытал острое сожаление, что разговор скоро закончится и придется возвращаться домой. Ему показалось, что он сидит на одном конце палки, а его дом стоит на другом, а палка вытягивается, как нос у Пиноккио, и превращает дом во что-то маленькое и недосягаемое. Такое неважное-неважное. Дэш захихикал: похоже, марихуана работала.
— В общем, после всей этой маеты с клиникой и реабилитацией я мечтаю, чтобы у брата появились мозги, чтобы он осознал, какой идиот и что-нибудь бы с этим сделал, — произнесла Розали и кинула бычок под лавочку.
Дэш понаблюдал за тлеющим угольком и рассмеялся. Его веселила мысль и о безмозглом брате Розали, и о летающих пепельницах, и о далекой точке, в которую превратился его дом, а еще смешными казались попытки рассказать о своей мечте, которую никак не удавалось облечь в слова. Это должно