к маме и крепко её обнимаю. По тому, как судорожно стискивает она меня в ответ, понимаю, что от серьёзного разговора всё же не уйти, но это будет не сейчас. Мне дадут время, чтобы прийти в себя. Столько времени, сколько понадобится.

Я сажусь за стол. Джек, уже понявший, что ругать не будут, бежит к своей миске. Там ещё пусто, и он, припадая на передние лапы, тоненько, просительно поскуливает.

– Сейчас, сейчас, смотрите-ка, оголодал оборомот, – обманчиво строго бурчит мама, доставая собачий корм и насыпая в именную миску любимца семьи.

– Где папа? – по грязной посуде в раковине понимаю, что отец или братья уже позавтракали. По тому, что мама не успела всё это вымыть, понимаю, что завтракали совсем недавно.

– В море, – мать удивлённо смотрит на меня. Ну да, как я могла забыть за несколько месяцев, что он уезжает из дома ранним утром. – А мальчишки только что в школу ушли.

Я пью кофе, ем блинчики с творогом и вишней. Мне никуда не надо бежать, спешить, у меня впереди целый день, который я даже не знаю, чем занять. Потому что то, к чему я стремилась столько времени, для меня теперь недоступно.

Это осознание как удар под дых. От боли становится трудно дышать. Я смаргиваю слёзы и понимаю, что мама испуганно смотрит на меня. Приходится делать вид, что подавилась блинчиком, и надсадно кашлять.

– Дочь, попей водички, – она наливает из графина и протягивает мне стакан.

Я пью маленькими глотками и смотрю в сторону, не хочется обманывать маму, но и перекладывать на неё груз своих проблем я не могу.

– Лучше? – спрашивает она взволнованно.

Я только киваю, чтобы голосом не выдать то, что творится внутри. Утро растеряло все свои краски. Мне нужно уйти куда-нибудь. Нужно побыть одной.

– Мам, вода ещё тёплая? – у меня есть один вариант, как вернуть себе душевное равновесие.

– Тёплая, – улыбается мама, – как раз по тебе. Будто море специально ждало тебя, и погода не портилась.

В отличие от многих, выросших на юге, я могу плавать только в тёплой воде. Летом мне приходилось ждать середины, а то и конца июня, тогда как мои друзья частенько открывали купальный сезон ещё в апреле.

– Тогда мы с Джеком прогуляемся. – сообщаю маме и поворачиваюсь к псу. – Пойдём на море?

При слове «море» Джек начинает громко лаять и вертится волчком. Мама машет на собаку полотенцем, но он уже выскакивает в открытую дверь, чтобы спустя пару секунд залететь обратно, сделать круг по кухне и снова вылететь на улицу.

– Давай уже собирайся, а то он весь дом разнесёт, – мама ещё раз замахивается полотенцем на Джека, а когда он снова выскакивает из дома, легонько наподдаёт мне пониже спины. И я взлетаю вверх по лестнице.

Надеваю купальник и старенькое свободное платье без рукавов, которое легко будет скинуть на пляже и так же легко натянуть обратно.

Мы с Джеком идёт по знакомой с детства дорожке, вдоль домов и заборов соседей, огибаем старое кладбище и сворачиваем на набережную. Пёс тянет поводок и надсадно дышит. Ему не терпится оказаться на берегу.

Когда мы подходим к ведущей на пляж тропинке, я спускаю пса с поводка. Людей внизу почти нет, так что позволяю ему немного расслабиться.

Джек срывается с места и несётся вниз по тропинке. Я за ним не успеваю, и когда оказываюсь на берегу, пёс уже носится по самой кромке воды, распугивая недовольных чаек.

Мы уходим влево, туда, где большие камни и совсем нет людей. Я скидываю платье и осторожно, то и дело оскальзываясь на камнях, захожу в прозрачную воду. Джек продолжает скакать по берегу. Он не любит купаться, но когда я поплыву, он присоединится ко мне.

Солнце ещё не успело прогреть воду, и она довольно прохладная. Моя кожа покрывается пупырышками. Но я продолжаю идти вперёд, знаю, что это лишь первое впечатление, стоит окунуться полностью и станет теплее.

Я очень люблю это чувство первой встречи с морской стихией. Ты осторожно пробуешь море, и море тоже пробует тебя.

Наконец я захожу в воду по бёдра и резким движением отталкиваюсь от дна. Первое ощущение холода сменяется приятным теплом. И я плыву вперёд, туда, где море встречается с небом, образуя горизонт.

Вскоре ко мне присоединяется Джек. Он плывёт шумно, загребая лапами и хватая зубами воду у самой поверхности, как будто хочет её покусать.

Спустя несколько минут я разворачиваюсь к берегу, не потому что устала, а для того, чтобы задать направление собаке. Я всегда волнуюсь за него, когда мы вместе в воде.

Пёс выскакивает на берег, а я, раскинув руки, лежу на воде и смотрю на ярко-голубое небо. Мне сейчас хорошо и спокойно. Я удовлетворённо закрываю глаза. Всё-таки нет ничего лучше дома.

Джек в одиночестве быстро начинает скучать и снова лезет в воду. Он подплывает ближе и пытается вскарабкаться на меня. Я окунаюсь с головой, отплёвываясь, встаю на ноги и брызгаю на собаку водой.

Мы дурачимся, плаваем и загораем довольно долго. Я не взяла с собой ни часов, ни телефона, поэтому совершенно потеряла счёт времени. Но лёгкое чувство голода подсказывает, что пора бы возвращаться домой. И Джек со мной согласен.

Мы идём обратно, мокрые и слегка утомлённые активными играми.

Когда я сворачиваю к дому, в глаза бросается большая чёрная машина с тонированными окнами. Сердце колет нехорошее предчувствие, и я ускоряю шаг. Джек чует в доме чужих и, едва я открываю калитку, с грозным рычанием бросается в дом. Я бегу за ним.

– Джек, фу! – слышу папин голос, и становится немного легче. Если в чём я и уверена на все сто процентов, так это в том, что отец защитит нас от чего угодно.

Но едва зайдя в дом, понимаю, что случилось непоправимое. Отец стоит почти у двери и удерживает за ошейник злобно скалящегося Джека. Мать сидит за столом, у неё растерянное и одновременно виноватое выражение лица. А напротив неё, на том месте, где несколько часов назад я завтракала блинчиками с творогом, сидит… Валентин Провальский. Кажется, так этот человек назвался там, где я видела его в первый и последний раз, когда разбилось вдребезги моё сердце.

Это воспоминание я мечтаю стереть из памяти, но вот здесь, в родительском доме, за сотни километров, сидит живое напоминание.

Я ловлю потемневший взгляд отца и понимаю, что, пока меня не было, здесь что-то произошло. Этот человек приехал неспроста. И он уже сказал нечто, отчего мой