губах, наслаждаясь, наблюдал за Хиромасой. И вдруг его взгляд переместился.

— Ого, смотри!

Проследив за взглядом Сэймея, Хиромаса повернулся. Взгляд остановился на том самом дереве — османтусе. В воздухе под деревом висела какая-то призрачная дымка. Ночная темнота уже давно поглотила весь сад. И в этом темном воздухе сгущалось нечто, источающее призрачное фосфоресцирующее сияние.

— Что это? Там?

— Я же тебе уже говорил, что скоро поймешь.

— Слушай, это имеет какое-то отношение к сломанным и брошенным там веткам?

— Вроде того…

— Вроде чего?

— Смотри тихо! — приказал Сэймей.

Пока они переговаривались, нечто в воздухе становилось все гуще, и даже начало принимать какую-то форму.

— Человек? — тихо прошептал Хиромаса.

Пока они смотрели, в воздухе соткался силуэт девушки, одетой в многослойное каракоромо с длинным шлейфом.

— Каору! — сказал Сэймей.

— Каору?

— Сикигами, которой в это время года я поручаю заботиться обо мне.

— Что…

— Правда, это не надолго, всего десять дней, пока не опадут цветы… — и Сэймей отпил виноградное вино из чашечки.

— Но Сэймей, какое это имеет отношение к сломанным веткам на земле?

— Хиромаса! Вообще-то, знаешь ли, создать сикигами — по-своему сложная работа. Я устлал землю под деревом цветами, чтобы было проще вызвать Каору.

— Что это значит?

— Вот пример, Хиромаса. Если тебе вдруг скажут прыгнуть в холодную воду, ты прыгнешь?

— Если это будет приказ Императора, то прыгну, пожалуй.

— Но для этого тебе понадобится определенное мужество.

— Угу.

— Но, если перед этим ты сначала погрузишься в чуть теплую воду, тебе будет проще погрузиться следом в холодную, согласись.

— Да, пожалуй.

— И те цветы на земле — тоже самое! Когда вызываешь древесный дух в качестве сикигами, заставить его внезапно выйти из дерева — это как холодная вода. Древесному духу легче выйти наружу, если воздух вокруг будет пропитан его собственным запахом.

— Вот как.

— Вот так.

Сэймей посмотрел в сад.

— Каору! — позвал он. — Пожалуйста, подойди сюда и поухаживай за Хиромасой, налей ему.

— Да, — ответив лишь движением губ, Каору легчайшими шагами двинулась к веранде. Беззвучно, как облачко, взойдя на веранду, она опустилась на колени рядом с Хиромасой. Взяв в руки кувшин, Каору наполнила его опустевшую чашечку.

— Спасибо, — приняв чашечку с вином, Хиромаса почтительно поднес ее ко рту — и выпил одним глотком.

2

— А знаешь, Сэймей! Я в последнее время начал понимать почтенного Сэмимару, почему он вот так затворником живет в хижине у горы Осака-яма. — вздыхал Хиромаса, выпивая красное вино.

— Что с тобой? Внезапно!

— Ну, я тоже ведь о чем-то думаю…

— О чем думаешь?

— О том, что человеческие желания — очень печальная штука. — Хиромаса говорил очень серьезно.

Сэймей вгляделся в его серьезное лицо:

— Что-то случилось, Хиромаса?

— Не настолько серьезно, чтобы говорить «случилось»… Ты же знаешь, что вчера от болезни умер настоятель Ёкава?

— Да, — кивнул Сэймей.

Ёкава — один из трех храмов на горе Хиэйсан, кроме него есть еще Западный зал и Восточный зал.

— Вот, этот настоятель был отнюдь не простым человеком! И службы знал, и глубоко веровал, и даже когда заболел, каждый день читал сутры! Такой человек! И когда он преставился, все решили, что уж он-то точно отправился прямиком в рай, но…

— Все ошиблись?

— Ага.

Когда закончились похороны настоятеля, прошло и сорок девять дней, один из младших монахов поселился в его келье. Однажды этот монах вдруг взглянул на полку и увидел на ней простой кувшин из грубо обожженной глины. Преставившийся настоятель при жизни наливал в нее уксус. Монах без какой либо задней мысли взял кувшин и заглянул внутрь…

— А там, представляешь, Сэймей! Там, внутри, свернулась кольцами черная змея! И своим красным языком вот этак, раз, раз, трясет!

В тот вечер во сне монаху явился преставившийся настоятель и, обливаясь слезами, сказал: «Я, как вы все видели, бесконечно молился о рае, читал молитвы и до самого конца не имел никаких лишних мыслей, и вот перед самой смертью я случайно подумал о кувшине с уксусом, который стоит на полке. В чьи он руки попадет после моей смерти? И эта мысль, единственный раз в момент смерти возникшая в моей голове, привязала меня к этому миру, я превратился в змею и свил гнездо в кувшине. А потому я до сих пор не достиг рая. Прошу, пожалуйста, поставьте этот кувшин на алтарь во время молитв, как жертву».

Когда так сделали, змея из кувшина исчезла, а монаху перестал во сне являться настоятель.

— Представляешь, и это настоятель с горы Хиэй! А уж простому, обычному человеку и подавно невозможно отказаться от желаний и достичь просветления.

— Хммм…

— И знаешь, Сэймей! Получается, что если в душе есть желания, то стать буддой — невозможно, вот так…

У Хиромасы от выпитого покраснели щеки.

— Мне кажется, что если у кого в душе нет хотя бы крошечного желания, то это уже не человек… А значит… — Хиромаса осушил чашку. — Я хочу остаться человеком. Я так думаю последнее время, понимаешь, Сэймей!

Хиромаса говорил очень серьезно.

В пустую чашку Каору подливала вино.

В сад уже давно пришла ночь.

Непонятно когда, но в доме тут и там зажглись мерцающие светильники.

Сэймей тепло смотрел на раскрасневшегося Хиромасу.

— Человек не может стать буддой, — коротко сказал он.

— Не может?

— Да, не может.

— И даже самые великие монахи?

— Угу.

— Сколько бы тяжелые посты и медитации не выдерживали?

— Да.

Хиромаса молчал, словно пытаясь проглотить и уместить в животе слова Сэймея, потом:

— Это ведь, это — очень печально, Сэймей!

— Хиромаса. Идея, что человек становится буддой — обман. И в учении Будды меня всегда поражало, что оно настолько полно обладает пониманием основ устройства земли и неба, и при этом в одном этом самом пункте почему-то… Но недавно я пришел к пониманию: благодаря этому обману люди поддерживают учение Будды, благодаря этому обману люди спасаются. Вот так.

— …

— Назвать человеческую сущность «Буддой» — это один из видов сю! Все, что живое и живет, все — будда, и это сю. Если попробовать предположить, что человек становится буддой, то это значит, что человек становится буддой благодаря сю.

— Хмм…

— Успокойся, Хиромаса. Пусть человек будет человеком. А Хиромаса — Хиромасой.

— Разговоры о сю я толком не понимаю, но пока я слушал тебя, мне почему-то стало легче.

— Кстати, а почему ты внезапно заговорил про все эти желания и прочее? Что, это как-то связано с твоим сегодняшним делом?

— А, так и есть, Сэймей. Знаешь, я из-за Каору как-то позабыл сказать, но я ведь к тебе сегодня по делу пришел!

— Какое дело?

— Это, понимаешь,