И скорее добрые.

Небезразличные коридоры, которые привели Бонни к утешению. И почему рыбы справляются с моей подругой лучше меня? Коридоры лучше справляются.

Бонни прижалась к аквариуму щекой. Уродские рыбы подплыли к ней и ободряюще, вот ей бог, ободряюще! Стучали страшенными мордами в стекло.

— Я… плохо подобрала слова. Извини, — сказала она наконец.

— В следующий раз сравнивай меня со стройным тополем, или с храмом святого Рагнария, если тебе так хочется проводить параллели, ладно?

— Да, конечно… но ты же мне веришь?

Я кивнула.

— Я тебе верю. Хочешь, э-э-э… обнимемся? Ты можешь пореветь мне в плечо или вроде того, я не против, вот.

Бонни вдруг рассмеялась.

— Нет, мне уже лучше. Пошли чинить Каркару?

— Лечить, — улыбнулась я, — пошли.

Подумаешь, еще разок прогуляем шенский. Зато… все еще подруги.

Я не умею дружить по-настоящему, как-то не удавалось мне это, если честно… но учиться проще, когда твои ошибки принимают и понимают.

И… когда делаешь их не в одиночестве.

— Бонни, ну ты дае-е-ешь, — присвистнул Щиц, — я ж текучую кровь на самый крайний случай колдовал. Мало ли, кошка там сцапает или еще что. Но вот такого… Мог и забыть.

Бонни потупилась.

— Извини. Все равно тайе Онни догадалась…

— Тот, кому плохо, не должен извиняться, — вздохнул Щиц, — ты, главное, не расстраивайся, тайе Онни вроде не слишком вредная, обойдется, а я только рад размять пальцы, — он демонстративно щелкнул костяшками, — признавайся, опять тебя Эля довела?

— Нет…

— Это из-за меня, но не совсем, — перебила я, — Бонни уверена, что призрак моей бабушки существует. И мы пошли и рассказали тайе Онни. А тайе Онни сказала, что это все воображение. Очень… веско сказала.

Щиц задумался, облокотившись на край чугунного котла. Каркара сидела рядом, в любой момент готовая вспорхнуть ему в руки и вернуть себе перья. Я бы даже сказала, что она ждала этого с нетерпением, не будь она такой дохлой.

В прошлый раз он не поверил, но… я все-таки надеялась, что еще одного свидетеля будет достаточно.

— Хм… Тогда твоя бабушка — очень-очень сильный призрак, — наконец заключил он, — а что она делала?

Я выдохнула — неужели все-таки поверил? Мы с Бонни переглянулись, улыбнулись друг другу: чем больше единомышленников, тем лучше.

Я даже не хотела загадывать, что бы случилось, если бы и Щиц поднял нас с Бонни на смех. Я-то ладно, но Бонни необходимо было его доверие. Хоть чье-то доверие.

— Ну, она мне приснилась и просила перевести ее через дорогу. А потом через ручей. А потом через озеро, — кратенько поделилась я.

— И ты отказала все три раза? — Щиц подался вперед, — Отказала же?

Странный он какой-то. И зачем так волноваться? Вон, даже пальцы на краю котла сжал так, что к гадалке не ходи: вмятины останутся.

— Ну, я играла с ней в игру… и…

Щиц вдруг затряс меня за плечи, как тряпичную куклу. Лицо его побледнело; я даже не поняла, как он тут оказался, только что стоял у котла, и вот в противоположном углу комнаты меня трясет.

Бонни взвизгнула от неожиданности, подбежала, уцепилась за локоть Щица, что не слишком помогло.

— Ты играла в игру? С мертвой?!

Я вцепилась в его запястья.

— А что, нельзя?

— Нет!

— А меня кто-то об этом предупреждал, по-твоему?! — Рявкнула я, — Может, курс был по общению с мертвыми? И не надо мне тут «любой ребенок знает»! Я же не говорю, что любая пятилетняя девочка знает сто шенских иероглифов только потому, что я их тогда знала! Хватит! Меня! Трясти!

Прошло несколько секунд перед тем, как Щиц разжал руки. Отступил. Почесал следы от моих пальцев на руках.

— …больно, — сказал он, — не знал, что нарушать прямой приказ так больно… Извини, ты не виновата. Я сейчас упаду на пять минуточек, но это ненадолго.

И он правда рухнул: сначала на колени, потом совсем.

— Боже, — выдохнула я, глядя на скрюченное тело, — это я, что ли?

Бонни присела рядом, приложила ладонь к его лбу.

— Не совсем. Просто он твой фамильяр, и он не послушался. А еще он забылся и как-то… переместился к тебе через полкомнаты… не знаю, наверное, когда магический запас, как у него, такое сложнее переносить.

Я тоже подошла, села, взяла его за руку.

Следы от моих пальцев на его запястьях расцветали огромными синяками. Вряд ли дело было в той силе, с которой я их сжимала: для Щица я все равно что новорожденный котенок. Похоже, это из-за того, что это были именно мои пальцы.

Еще один парень оказался в моей власти. Но не эмоциональной, а чисто физической. Щиц не мог ослушаться моего приказа без последствий и вряд ли смог бы меня ударить. Зато я была вольна делать с ним, что хочу.

Это и есть суть связи хозяина и фамильяра?

Я освободила его от участи раба Академии, но к себе привязала его еще сильнее. Имела ли я право?

Но ведь он сам согласился. Сам пришел. Прошел ради этого непростой путь и пришел. Значит ли это, что он разрешил? Или он просто был в таком отчаянии, что хватался за соломинку?

В любом случае, если есть способ отпустить фамильяра до того, как Академия вручит мне аттестат, то я хочу сделать это как можно скорее. Не люблю, когда и-за меня здоровые парни в обмороки от боли падают.

Не люблю, когда кому-то из-за меня больно.

И синяки на его руках… пугали.

Тут перед моим внутренним взором предстало укоряющее лицо Элия и я поняла, что окончательно запуталась в своих чувствах.

Однажды один парень пришел в город, и там ему предложили распутать узел, который никто не мог развязать уже много сотен лет. Своего рода достопримечательность была. И тогда тот парень взял меч и просто его разрубил.

Эта история звучит еще ироничнее, если не забывать вечно, как я, что тот парень завоевал этот город.

Мне не нужен меч, достаточно просто… быть честной.

Так будет правильно. Но больно. Надеюсь, обойдется без обмороков.

— Ужас какой, — причитала Бонни, — какой ужас, ужас, ужас-то какой, какой…

— Бонни, — перебила я, — мы можем поднять его на кровать хотя бы?

— Он тяжелый, но давай попробуем, — Бонни покачала головой, — не на полу же его оставлять, пол холодный… боже, ужас-то какой…

Мы положили Щица на кровать Бонни. Потому что она была ближе, а не потому что я не хотела класть на свою кровать человека в не слишком чистых сапогах или вроде того. Я бы положила и на свою, но она была дальше. И вовсе я не оправдываюсь, так и есть.