— Это потому, что он мой фамильяр? — спросила я, обессилено присев на краешек кровати рядом.

Все-таки Щиц ну очень тяжелый.

— Фамильяр не может ослушаться прямого приказа, это правда, — согласилась Бонни, — но вряд ли все фамильяры в таких случаях теряют сознание. Мне кажется, дело в том, что он заколдован.

— Он заколдован, это точно…

— В самой сути его заклятья, — продолжила Бонни, — фамильяр по сути своей — существо магическое, которое подпитывается энергией хозяина. Это такой симби…

Она вдруг замолчала.

Посмотрела на меня.

Потом на Щица.

Потом снова на меня.

— Что такое? — встревожилась я.

— Эль, ты, наверное, все-таки сильная ведьма, — сказала Бонни, — просто Щиц — он, я уверена, был сильным колдуном когда-то. А сейчас он просто сильный, просто нечеловечески сильный. Я думаю, вся его магия из-за заклятья становится физической силой. Чтобы он не смог расколдоваться сам, и чтобы было, кому бревна для новой бани в одиночку таскать. Вот. Но фамильяр — магическое существо, понимаешь? Он по определению поддерживает у себя какой-то уровень магической силы, должен, иначе он не может…

— Подожди, я возьму бумагу и карандаш… теперь продолжай.

— Я, конечно, мало что в этом всем понимаю, — с сомнением протянула Бонни, — но мне кажется, что… он не то чтобы угасает, просто ему недостаточно той магии, что у него есть, из-за того, что она вся оттягивается заклятием. А тут еще и то, что он стал фамильяром, и у него энергообмен изменился… человек же тоже зверь, никакое он не исключение… И подсознательно он оттягивает себе твои силы. Но их тоже не хватает надолго, потому что его заклятие просто делает его еще сильнее физически, оно ведь создано, чтобы у Щица оставались самые крупицы… И в результате вы просто делите эти крупицы… ну, на двоих…

— А во сне? — спросила я, к тому времени начеркав на бумаге пузатую фигурку «Щица» и палку-палку огуречик с косой — «меня», а также жирнющую «связь» между ними, — Во сне мы не пользуемся магией?

— Во сне заклятия ослабевают, вроде бы, — Бонни задумалась, — не знаю, почему, но вроде так это работало.

— То есть и связь ослабевает, и Щицева поглощалка?..

— И поэтому я по утрам себя так странно чувствую, — прохрипел Щиц, приоткрыв один глаз, — и сильным и слабым одновременно.

— …а я вижу истинный облик Каркары и твой разочек увидела!

— А Щиц сейчас сколдовал быстрый переход, выскреб весь запас магии до донышка, да еще и приказа ослушался, и связь сработала не как обычно, и вот он и грохнулся в обморок, но от боли, а от бессилия! — заключила я.

— Это все равно было больно, — вздохнул Щиц, — но да, похоже на то. А ты и правда видела, как…

— Ну, ты тогда спал… помнишь, на реке?

— И как я тебе?

— Ну… ничего так? — пожала плечами я.

— Спасибо, а то я уж и сам не помню, как выглядел. «Ничего» — это уже неплохо, ну. — Щиц улыбнулся, — Да, неплохо.

— И что с этим делать? — спросила Бонни.

— Ну, расколдовать Щица сейчас мы не можем, так что… ничего?

— Ты можешь отказаться от фамильяра, — вмешался Щиц, — причина достаточно весомая. Я не против, мне… не нравится быть чьим-то паразитом.

— Не говори чуши! — отмахнулась я, — Когда я предлагала план, я знала, что есть риски. Если ты не готов к разбойникам, не стоит и обоз отправлять. Уверена, можно как-то решить проблему без потери всего, чего мы достигли. И мы придумаем выход.

— Но пока мы будем его придумывать, ты будешь сидеть без сил! — Щиц попытался встать, но пошатнулся и шлепнулся обратно.

Потер лоб, нахмурился обиженно. Не на меня — на судьбу нахмурился.

— Я восемнадцать лет сидела без сил, — я пожала плечами, — и очень неплохо себя чувствовала, так что не беспокойся.

Чтобы снова уложить возмущенного Щица, достаточно было легонько толкнуть его ладонью в грудь. Я хмыкнула: забавно. Теперь он как котенок.

Но он не из тех, кем можно пользоваться. Он мне не позволит. И правильно.

Я могу заиграться, мне необходимо, чтобы меня одергивали. Для этого и нужны друзья: чтобы котята не превращались в чудовищ.

— Ладно, раз уж этот вопрос мы закрыли… почему нельзя играть с призраками, Щиц?

Он закрыл глаза.

— Потому что игра — это сделка, — наконец сказал он, когда я уже было решила, что он заснул, — потому что в ней есть правила. Потому что с призраком вообще не стоит разговаривать, не то что договариваться. Живые ничего не должны мертвым, кроме, разве что, почитания и памяти; но если живой с мертвым заговорил, он начинает давать обещания. Любое слово, даже вылетевшее случайно, умный и сильный призрак поймает, взвесит и обернет к своей выгоде. Живые вкладывают в слова сожаления и боль, но призрак извлекает из них только пользу.

— Бонни, — шепнула я, — он бредит?

— Это же магия, — вздохнула та, — в ней ничего не понятно, если объяснять.

— …игра же слишком похожа на ритуал, чтобы не быть им. Призраку достаточно намека на путь, чтобы пройти. Сбрось духу паутинку — и он поднимется по ней, как по прочной веревке. Призраки так стремятся к жизни, что используют живых, чтобы создать себе лишь ее подобие. Живым же достается лишь подобие смерти…

— Щиц. Щи-и-иц… Я правда не понимаю, — перебила я.

Щиц резко открыл глаза.

— Я тоже не понял, когда читал. Но экзамен сдать надо было, ну. И я в трансе вызубрил. Но если в общих чертах, то с призраками лучше лишний раз даже не разговаривать. Играть — это опасно. Они выигрывают. Всегда.

— Да присасываются они, — буркнула Бонни, — навертели тут умных слов. Они как бродячие собаки: бросишь кость, пойдет за тобой до самого дома, и хорошо если стаю свою не позовет. И как только слабость почуют, — она провела рукой по горлу, потом свесила голову на бок и вывалила язык, — кыртык тебе, — и повторила еще раз, уже серьезно, — кирдык. А если ты начинаешь с ней в игры играть, то это не кость, а целый сочный окорок, ясно тебе? Так что видишь во сне бабушку — не разговариваешь с ней ни в коем случае!

— Но я уже начала игру… — жалобно протянула я.

— Ну так заканчивай.

— Не могу. У нее последняя попытка угадать осталась. Петух или курица… вот…

Бонни поняла, а вот Щиц спросил:

— Какая курица?

— Игра такая. Берешь бутон мака, и загадываешь, насколько он зрелый, — отмахнулась Бонни, — и что?

— Ну, я сорвала последний… и проснулась. И взяла его с собой, — призналась я, потихоньку отодвигаясь от спокойно лежащих на одеяле рук Щица: не хотелось, чтобы меня снова трясли, как тряпку.

Потому что Щиц снова побледнел и засверкал глазами. Даже сесть смог.