убеждала меня, что благородному человеку не к лицу знаться со всяким сбродом; что если мне так хочется рисковать головой, лучше б я подождал пару лет, пока истечет срок мирного договора с сарацинами; что никакие разбойничьи деньги не окупят ей вдовства — а она обязательно станет вдовой, если я не позабуду дорогу в Шервудский лес!

На этой точке монолога я протянул руку, обхватил Катарину за талию и притянул к себе на кровать. Из дикого сокола не сделаешь домашнюю птицу, но я уже научился надевать на свою соколицу должик… а если требовалось — то и клобучок.

Оказавшись рядом со мной на огромной кровати под балдахином, Катарина сразу перестала бушевать. На некоторое время я позабыл о своих ранах, она — о своем предполагаемом скором вдовстве, как вдруг нас прервал громкий стук в дверь и громовой голос, от которого дрогнуло каминное пламя:

— Госпожа! Сэр Гринлиф!

— Когда-нибудь я его точно придушу, — пробормотал я, приподнимаясь на локте. — Чего тебе, Олифант?

— Вас требует к себе вице-граф, сэр Гринлиф!

— Передай вице-графу, что я при смерти!

Мой рявк отнюдь не приличествовал умирающему, однако куда ему было до трубного баса Олифанта…

— Шериф хочет немедленно вас видеть, сэр Гринлиф!

— Тогда передай ему, что я уже помер…

Катарина поспешно закрыла мне рот ладонью:

— Не говори так, накличешь беду!

Я с тяжелым вздохом сел, спустив ноги с кровати, и раздраженно зарычал. Все мои раны были просто царапинами, но нога и ладонь дьявольски болели даже после того, как я осушил кубок крепкого вина. Ничего, все могло быть гораздо хуже!

— В чем там дело, Олифант? Входи!

Богатырь вошел и встал у двери, скрестив руки на груди. Я вопросительно поднял брови:

— Ну, из-за чего такая спешка? Неужели шерифу так не терпится вручить мне награду за волчью голову?

Сакс фыркнул, однако его лицо осталось мрачнее мрачного.

— Не знаю насчет награды, сэр Гринлиф. Но я тут малость порасспрашивал слугу, которого прислал за вами вице-граф… Он оказался толковым парнем, да и слух у него, как у совы, а после того, как я хорошенько за него взялся, язык тоже заработал неплохо…

Я терпеливо вздохнул.

— Так что тебе наболтал этот языкастый?

Телохранитель Катарины поднял глаза к потолку.

— Он сказал — нынче утром какой-то придурковатый мальчишка всучил стражникам у ворот восковую табличку. Дескать, ему велено передать это для сэра Певерила. Стражники так и не дознались у дурня, кто ему дал эту галиматью, надавали сопляку пинков и прогнали, но церу все ж таки отнесли шерифу…

— Что еще за цера? — резко спросила Катарина, сидевшая рядом со мной на кровати. — Олифант, ты что, не можешь говорить быстрей?

Теперь сакс в упор уставился на меня.

— Слуга говорит, там было накарябано, будто сэр Гринлиф — один из аутло и он-де нарочно направил конвой на западную тропу, прямо в лапы разбойникам.

Я быстро встал и ухватился за резной столб, поддерживающий балдахин.

— Что?!!

— Так там было написано, — кивнул Олифант. — Слуга сказал — вроде бы как шериф ничуть в это не поверил. Но, наверное, решил: нет дыма без огня, и велел конвою отправляться по Королевскому Пути. А по западной тропе послал пустую повозку и дюжину переодетых наемников, чтобы, значит, прихватить разбойников, если те все-таки позарятся на поживу…

— Я знала! Я так и знала, что этим все закончится! — Катарина нервно сплела пальцы. — Ты понимаешь, что будет, если хоть одного из разбойников взяли живьем? Он же выдаст тебя со всеми потрохами, и тогда…

— Нет, — покачал головой Олифант. — Аутло и вправду напали на повозку, только никого из них взять не удалось. Вроде бы двух или трех подстрелили, но западная тропа — она ж проходит через самую чащу, так что разбойники унесли ноги и даже трупы своих товарищей… ежели кого из них и впрямь прикончили. А наемники потеряли двоих убитыми и троих тяжелоранеными, и среди уцелевших не нашлось охотников лезть в заросли, чтобы схлопотать стрелу в глаз.

Несколько секунд я молча стоял, прислонившись к столбу, потом похромал к двери. Олифант загудел о том, как был доволен вице-граф, когда узнал, что сэру Гринлифу удалось-таки прикончить одного из разбойников, — шериф пожелал даже самолично осмотреть труп знаменитого Маленького Джона… Я не особо вслушивался в его гудение.

Может, убийство себя самого и восстановит мою репутацию в глазах шерифа, но как я теперь посмотрю в глаза Локсли и другим вольным стрелкам?

Прихватив со скамьи перевязь с мечом, я шагнул за порог — а Гай Гисборн издевательски ухмыльнулся мне с того света.

«Тот, кто скачет сразу на двух конях, рискует быть разорванным на две части», — сказал Ричард Ли. Как видно, отец Катарины был прав.

Допив остатки воды из фляги, я вернул ее в седельную сумку и мельком взглянул на труп в железной клетке, болтающейся на столбе. Первые дни вокруг этой погани все время толпились зеваки, даже жители дальних деревень приходили взглянуть на останки «Маленького Джона»; потом страсти улеглись, и теперь компанию Гисборну составляло только воронье.

Но время близилось к закату, и вороны, с громким карканьем снявшись с места, полетели в сторону Шервуда… Который теперь был мертв и пуст, как расклеванные глазницы скотта.

Вот уже третий день я обшаривал все знакомые мне обиталища вольных стрелков, от «сторожки» Тука в Фаунтен Доле до поляны Великого Дуба, — однако шайка Локсли словно провалилась сквозь землю. Сегодня я опять наведался к Лысому Бену, хозяину питейного дома «Весельчак» в Блидворсе. Этот сообразительный малый целый месяц исправно служил связным между мной и аутло, а вот теперь как будто перестал понимать, о чем я толкую, и в ответ на мои расспросы только качал головой да разводил руками. Единственное, чего я под конец добился от хозяина «Весельчака», — это угрюмого бормотанья: «Возвращались бы вы лучше в Ноттингем, сэр Гринлиф. Если и дальше будете ездить по Шервуду, тем паче в одиночку, — кончите как те два наемника на западной тропе, помяните мои слова!»

Конечно, я мог бы потрясти Бена так, чтобы у него расшатались все зубы, но это не дало бы желаемых результатов. Легче было поймать ветер шапкой, чем найти вольных стрелков, если те не желали, чтобы их нашли. Похоже, Маленький Джон, чей труп сейчас висел в железной клетке на подъезде к Ноттингему, умер не только для Вильяма Певерила, но и для шервудских аутло…

Я сплюнул, выругался и пришпорил коня. Надо было успеть вернуться в Ноттингем прежде, чем городские ворота закроются