попросил две подводы для багажа, состоявшего почти исключительно из книг, и потребовал прекращения всяких военных действий в момент перехода им линии фронта[348]. Начиналась вторая глава его российской биографии.

2.9. Карл Радек и Пауль Леви

Покинув Германию, Карл Радек не оставил своим вниманием КПГ, с большими потерями пережившую первый год своего существования. Пауль Леви, возглавивший партию после гибели ее вождей, олицетворял собой образ партийного интеллигента, одаренного публициста, но слишком мягкого человека для того поста, на который привели его арьергардные бои германской революции. Важным фактором силы для него было знакомство с русскими эмигрантами, укрепившееся в годы Первой мировой войны, когда они вместе пытались сформировать в Швейцарии интернационалистскую альтернативу социал-патриотам. Именно Леви сыграл важную роль при организации легендарного возвращения Ленина и его соратников в Россию в «пломбированном вагоне». Поручившись перед германскими властями, что в нем будут только граждане Российской империи, Леви прекрасно знал, что среди них через всю Германию собирается проехать и австро-венгерский подданный Карл Радек.

В отличие от последнего новый лидер КПГ оказался не в своей тарелке. «Гуманистически настроенный, блестящий аналитик и яркий оратор, адвокат Пауль Леви легко завоевывал симпатии интеллектуалов. Гораздо труднее ему было убеждать простых рабочих. Его высоко ценили в партии за несомненные способности, но он так и не стал популярной фигурой»[349]. Весной — летом 1919 года он легально проживал во Франкфурте-на-Майне, в то время как Правление КПГ несколько раз покидало Берлин, спасаясь от полицейских преследований. Следы его руководства невозможно найти ни в мартовской всеобщей стачке в Берлине, ни в деятельности коммунистического правительства Советской Баварии в апреле 1919 года.

Зачарованный победой российских большевиков, Леви сосредоточил свое внимание на собирании партийных сил, действуя в целом в духе ленинской модели расколов и отмежеваний. Как и Ленин в годы эмиграции, Леви вел борьбу на два фронта, пытаясь отобрать массовую базу у левых коммунистов, центром которых был Гамбург, и у пацифистски настроенных социалистов, находившихся справа от КПГ. Последние в апреле 1917 года образовали собственную партию — Независимую социал-демократическую партию Германии (НСДПГ), войдя в историю немецкого рабочего движения как «независимцы».

Леви крайне ревниво относился к любым попыткам независимцев наладить прямые контакты с Москвой, поскольку те пытались возродить традицию единого социалистического движения эпохи Маркса и Лассаля. У большевиков не может быть зарубежных друзей, могут лишь быть закаленные в борьбе единомышленники, неоднократно подчеркивал лидер КПГ. Слух о том, что в Россию с ознакомительной поездкой отправляется сам Карл Каутский, заставил его написать письмо Ленину. Леви увидел в этом попытку левых социалистов выступить в роли посредников между Советской Россией и Германией и прямо заявил, что предпочел бы видеть в этой роли кого-то из буржуазных политиков. Он предупреждал московских товарищей, что Каутский и его единомышленники тут же запишут «дружбу с вами» на свой счет, заработав дополнительные очки в борьбе за влияние на радикально настроенных рабочих. «Для нас сейчас сильнейшим препятствием являются двусмысленность и лживость независимцев»[350], — подчеркивал Леви в своем письме.

После гибели Розы Люксембург Леви нашел друга и единомышленника в лице Клары Цеткин, которая, как и он, олицетворяла собой умеренное крыло КПГ. 29 марта 1919 года Цеткин была кооптирована в Правление партии. Для Карла Радека, хорошо знавшего обеих женщин, они являлись воплощением пережитков довоенного социалистического движения. Это было как минимум несправедливо. Клара Цеткин уже на начальном этапе германской революции давала весьма жесткие оценки демократическим иллюзиям рабочего класса, который «получил власть без серьезной борьбы». Надежды на то, что социалисты на первых порах смогут делить власть с буржуазными партиями, не только беспочвенны, но и политически вредны, подчеркивала она. Спартаковцам отводилась роль паровоза, который «толкал бы массы вперед к принципиальным оценкам и революционному мужеству»[351].

В своих письмах руководителям КПГ из тюрьмы Моабит Радек противопоставлял их колебаниям жесткую линию российских большевиков, которых считал людьми дела, а не бесплодных мудрствований. Леви платил ему той же монетой, подчеркивая специфику условий, в которых живут и борются немецкие рабочие, выступая за постепенность и размеренность движения коммунистов к конечным целям своего движения. Согласно воспоминаниям его соратников, Леви неоднократно говорил, что если европейский пролетариат не придет на помощь Советской России, то в этой стране возникнет жесточайшая диктатура[352]. Эмиссаров Исполкома Коминтерна, чувствовавших себя хозяевами на заседаниях Правления КПГ в Берлине, он называл «туркестанцами»[353], а однажды в полемическом запале даже предложил «московским товарищам из Коминтерна» переехать в Копенгаген, чтобы быть поближе к сфере своей деятельности.

Один из таких эмиссаров, уже упомянутый выше Абрамович, после неоднократных пребываний в Германии в 1919 году рисовал малопривлекательную картину КПГ: «Партия, раздираемая внутренней борьбой, очень слаба, и теперь самой важной задачей является ее внутренняя реорганизация. Преследования, посыпавшиеся на партию вследствие того, что синдикалисты в своей последовательности докатились до испанских методов борьбы (т. е. терроризма, пассивной забастовки и прочих прелестей анархизма), отпугивают массы от партии. Средние слои вследствие полного отсутствия информации о нашей партии считают ее составленной из грабителей и разбойников»[354].

В начале своей истории КПГ, хотя и не являлась шайкой грабителей, все же находилась достаточно далеко от той модели партии профессиональных революционеров, которую построил Ленин в России и пропагандировал Радек за ее рубежами. Репрессии, обрушившиеся на КПГ на завершающем этапе германской революции, привели к тому, что отдельные региональные организации жили собственной жизнью без прочных контактов с центральным аппаратом[355]. После того, как была запрещена газета «Роте Фане», являвшаяся официальным органом ЦК КПГ, берлинская организация стала издавать собственную газету с таким же названием, которая отстаивала линию левой оппозиции. «Разброд и шатания» — такова была самая краткая характеристика партии, которую транслировали в Москву коминтерновские эмиссары.

Важной частью вопроса о недостатках партийного строительства являлся сюжет, связанный с «русскими деньгами». Оставленные советским полпредом Иоффе в ноябре 1918 года несколько миллионов марок были конфискованы правительством, деньги и драгоценности, которые привозили в Берлин агенты Коминтерна, зачастую распределялись без участия руководства КПГ. Леви настаивал на том, чтобы партийные организации на местах обходились без финансовой подпитки извне, ибо «русские деньги» приводят к коррупции аппарата, однако его голос так и остался неуслышанным. Лео Йогихес, третий человек в КПГ при Либкнехте и Люксембург, был менее щепетильным, обращаясь к Ленину: «Если у Вас имеется заграничная валюта (любая), пришлите по возможности крупные суммы», заделав их в двойное дно чемоданов[356]. После убийства Йогихеса Ленин потребовал немедленно отправить новую порцию