— Когда это было?

— Недели за две до ее смерти... Они уже попрощались, и Елена шла к дому, а эта толстая крикнула ей вслед: «Посмотри на карточку внимательнее! Там все доказательства!», а Елена буркнула, так, чтобы эта толстая не слышала: «Доказательства... Не подлизывайся! Правильнее всего будет рассказать...» — Тут ливанка осеклась и посмотрела на меня.

— Мне?! — спросила я.

— Вам. — Она смущенно пожала плечами.

— А что рассказать?

— Не знаю.

— А что за карточка? Кредитная?

— Не знаю. Наверное.

— Вы опознали эту толстую?

— Полиция мне тоже показывала фотографию. Да, похожа на арабку. Но я ту толстую в ней не опознала. Издалека ведь смотрела. Да и она в очках темных была.

Подошел Гергиев, с ним Марианна. Она теперь от него не отставала, видимо, решила заполучить парня во что бы то ни стало. Он не выглядел недовольным, смеялся, демонстрируя роскошные зубы, что-то ей весело отвечал, даже взял под руку.

— Драгоценностей нет, — сообщила Марианна. — Но насчет них выяснили: они были проданы еще два месяца назад.

— А кольцо в десять карат?

— Лежит в шкатулке. Стекляшка!

Мне стало грустно от этих слов. Бедный Антон!

— Стыд и срам! — воскликнула Марианна, прижимаясь к следователю грудью.

— Какая она у вас твердая! — удивился он. — Искусственная?

— А вам нравятся дряблые женщины? — нараспев спросила она.

— Не дряблые. Мягкие.

— Мягких не бывает. Женщина либо тугая, либо дряблая.

— Да вы что? — снова удивился Гергиев. — Только так?

— Только так!

— Ну, тогда ладно. Если такая альтернатива — пусть будет искусственная.

— Нет, ну мне даже думать противно об этих его ухищрениях! — обратилась Марианна ко мне, теперь, видимо, подразумевая Антона. — Выдавать стекляшку за бриллиант. Вот дешевка.

— А для меня, наоборот, он стал еще симпатичнее, — сказала я.

— Да ладно! Ты это говоришь из духа противоречия! Тебе что, нравится, когда люди строят из себя непонятно кого?

Я хотела ей сказать, что ее Микис мне в тысячу раз противнее — вот он, действительно, строил из себя того, кем не являлся — свою противоположность. А Антон — это совсем другое дело. Правда, в эту самую минуту кто-то подсчитывает убытки от его милой любви к роскоши, для кого-то вклады в банке «Елена» были единственным средством к существованию, гарантией на старость, может быть, надеждой завести ребенка или возможностью поддерживать иммунный статус... Наверное, он виноват в сотнях трагедий. Но уж стекляшка на пальце, выдаваемая за десятикаратный бриллиант, не имеет к этим трагедиям никакого отношения. Но я ничего не сказала: на тропе войны Марианна опасна. Близость мужчины делает ее неуправляемой. Я ее давно знаю и сейчас вижу: она считает, что Гергиев уже в клетке.

— Вас зовут туда, — он кивнул мне в сторону внутренних комнат. Следователь смотрел на меня внимательно и немного грустно. — Вы, наверное, впечатлительная?

— Она впечатлительная, — подтвердила Марианна. Кухарка неодобрительно покосилась на нее: моя подруга совершенно не походила на ее дочь.

— Она читает старые журналы, можете себе представить?

— У вас в семье интересные увлечения, — сказал Гергиев. — Муж смотрит «Саваофа», жена читает журналы...

— Все те, кто читают, обычно не видят дальше собственного носа! — Марианна зло рассмеялась. — Чтение портит зрение. Их так легко обманывать!

— Или они делают вид, что их легко обманывать, — произнес следователь.

— Или им все равно, — сказала я. — Ничего, что я вмешиваюсь в ваш разговор обо мне?

На этот раз мы пошли по пути, который не просматривался с камер. При дневном свете этот путь уже не казался мне ни мистическим, ни зловещим. Это были просто личные комнаты — пять или шесть больших помещений, расположенных анфиладой.

Несколько лет назад, когда Антон показывал проект дома, мы решили, что такое устройство потребует дворцовой роскоши отделки, иначе анфилада будет неоправданной и, в любом случае, неуютной. Особенно странным было расположение дверей: точно, как во дворцах — друг напротив друга, так, что дом казался сквозным. Комментарий Марианны был таким: «Выпендриваются!»

Но получилось неплохо, хотя и не в стиле их пафосного кондоминиума. Деревянные балки, тибетские ковры, нарочито грубая мебель, якобы изъеденная жучком, камин, обложенный не мрамором, а камнями; только несколько комнат были отделаны по-настоящему богато, и все они принадлежали Елене. В ее спальне даже была позолоченная мебель, но самым роскошным помещением дома мы считали ванную — ту самую, где Елену убили.

Я медленно шла по комнатам, останавливаясь по просьбе полиции, чтобы прокомментировать ту или иную находку, и все представляла себе: вот они идут с этой толстухой по светлому коридору, образованному анфиладой, разговаривают вполголоса, смеются — а где-то там, напротив зеркала, но не отражаясь в нем, в темном кабинете сижу я.

— Документов в сейфе нет. — Из боковой двери вышел молодой парень в форме. — Его заместитель утверждает, что самые важные бумаги Татарский хранил дома.

— Этот заместитель сейчас может утверждать что угодно, — иронически отозвался Гергиев. — Сомневаюсь, что особо важные бумаги хранят дома.

— Но сейф вообще пуст.

— Не хватает статуэток из яшмы, — сказала я, показывая на комод.

— Точно! — равнодушно сощурившись, подтвердила Марианна. — Я и не заметила.

— Что за статуэтки?

— Антоновы божки...

— В смысле?

— Его талисманы. Он так говорил... — Я растерянно посмотрела на Марианну. Больше я об этих фигурках ничего не помнила.

Она фыркнула:

— Его семейная реликвия. Три или четыре фигурки.

— Три или четыре? — немного раздраженно спросил пожилой следователь, ответственный за осмотр.

— Спросите уборщицу. Она их протирала.

— Она ничего не заметила.

— Значит, она их и сперла! — с вызовом сказала Марианна.

— Позовите уборщицу, — сердито приказал следователь. Молодой парень ушел в холл, минуту спустя возмущенно затараторила ливанка, объясняя ему что-то на повышенных тонах.

— Это, собственно, были шкатулки, а не статуэтки, — лениво произнесла Марианна. Такой тон она обычно приберегает для особо смелых заявлений. — В них хранились наркотики.

Пожилой засопел. Ему явно не нравилось, что исчезновение яшмовых фигурок обнаружилось так поздно.

— Вы уверены? — спросил он.

— Да. Он их доставал оттуда... когда это нужно было... нам.