– То есть? – остановилась я, не понимая сути сказанного.

– То есть твои вопросы на сегодня закончились, – резко оборвала тему Лили.

– Ну ма-а-ам! – обиженно протянула я, догоняя ее.

– Тебе не пять лет для глупых вопросов, – строго отчеканила мама. – Лучше ты мне ответь: что в последний раз тебе говорил Голос?

– Да ничего особенного, – отмахнулась я, подкидывая игрушку и ловя ее. – Ты уже сказала, что все бред, который никак не связан с твоей работой.

Мы подошли к гигантским, с резкими поворотами, поднимающимся высоко вверх, а затем опускающимся американским горкам. Да уж, ведь что может быть круче, чем проехаться по железной дороге с огромной высоты вниз на бешеной скорости или совершить мертвую петлю? Именно такие развлечения дарили острые ощущения и экстремальное настроение. Благодаря им можно пощекотать себе нервы и получить порцию адреналина. Я с мольбой посмотрела на маму, которая собиралась пройти мимо, но, увидев щенячьи глаза, поддалась.

– Хорошо, но больше никаких вопросов, – поставила условие Лили.

– Как скажешь, – кивнула я, но не пообещала.

Сегодня у мамы было хорошее настроение, поэтому нужно его использовать с положительной целью. Надеюсь, она ничего не заподозрит. Мне нужны ответы, и это единственная ночь, когда я наконец смогу получить хотя бы какую-то информацию. Моя задача на данный момент состояла в том, чтобы отвлечь и разговорить. Может, именно мама что-то недоговаривала, и была здесь причина не в моей шизофрении, а в Лили. Что ж, пора повеселиться и выяснить это.

Я заметила, что мама нервничала, когда мы сели в первый вагон, пристегнувшись ремнем, и ждали, пока остальные займут свои места. Лилиана старалась делать вид, будто все хорошо, но плохо получалось. Глаза всегда выдают человека. Они как зеркальное отражение. Поэтому сейчас я отчетливо видела страх и волнение, охватившие женщину. Во мне, наоборот, пробуждались азарт от предвкушения и адреналин, который разгонял кровь. С улыбкой взглянув на волнующуюся мать, я взяла ее за руку.

– Как там говорят… – задумалась я, вспоминая. – Если есть страх – нужно бороться, а не позволять ему завладеть тобой полностью.

– Страх прошлого уже победил меня, – успела сказать мама, и мы со всей скоростью помчались в туннель.

Тьма окутала нас на несколько минут. Я крепко вцепилась в поручень одной рукой, а второй не отпускала мамину ладонь. Не знаю, какое лицо было у нее, но благодаря крикам остальных я поняла, что всех охватил адреналин. Лили я не слышала, но чувствовала, как она сжала в ответ мою ладонь. Выехав из туннеля и поднявшись на самую высокую гору, вагон замер на несколько секунд, а затем резко покатился вниз. Крики усилились. Ветер бил в лицо, заглушая шум. Я ощутила волну накрывшей эйфории. По телу пробежалась новая энергия, разогревая застывшую кровь и заставляя сердце ускорить ритм. Синий вагон с мягкими сиденьями то подымался, то кружил по кругу и резко поворачивал, а после со всей скоростью срывался вниз и наматывал очередные круги. Если первый туннель был без света и короткий, второй оказался намного длиннее, с крутыми поворотами и с неоновой подсветкой, наводя на людей жуть, отвращение и восхищение одновременно. Повсюду, куда ни посмотришь, были кости, черепа и кровь, пачкающая каменные стены, и скелеты, висевшие на цепях по углам. Омерзительный и зловещий туннель освещался салатовым, кровавым, розовым оттенками неоновых ламп. Кружили мы в нем минуты две, слыша странные звуки, напоминающие эхо ада и кричащих мертвецов. Перед выездом из мрачного туннеля вагон поднялся вверх, вспыхнул огонь, заставив людей закричать громче, и только потом бешено рванул вниз. Я не сдержалась и тоже присоединилась к остальным, слушая сердцебиение и ощущая удары ветра по лицу. Мама, сидевшая до этого тихо как мышка, поддалась порыву эмоций и не держала больше мою ладонь. Лили вместе со мной кричала, смеялась, забыв про все страхи и проблемы. Мы словно превратились в детей, вернувшись в прошлое, и наслаждались этим.

На небе давно светила серебряная луна, но мы с мамой продолжали дурачиться. После американских горок наше развлечение не закончилось, а продлилось часа на три или четыре. Аттракционов оказалось больше, чем представлялось, поэтому я потащила маму на все, что можно было. Она не сопротивлялась и денег не жалела. Понятия не имею, откуда их столько в кожаном кошельке, но главное сейчас – мама сняла маску строгой и сдержанной леди. Я была без ума от ее глаз. Они светились огоньком ласки и любви, а на нежном, милом и смеющемся личике не исчезала весь вечер улыбка, украшая женщину и даря тепло. Именно в такие моменты я чувствовала мягкость. Лили будто стала родственной душой. Частичкой сердца, которое билось на двоих.

Купив по дороге любимое мороженое, я в какой-то момент специально испачкала кончик носа маме и побежала, оборачиваясь со смехом. Она пыталась меня догнать, и в конце концов у нее это получилось. Теперь я тоже была в банановом пломбире. Мы вдвоем лишь засмеялись и, взяв друг друга за руки, направились к фонтану, который под игру скрипачей менял направление воды и цвет, словно радуга. Вокруг него собралась толпа людей, завороженно наблюдающих или фотографирующих на телефон. Кто-то стоял, некоторые решили присесть на скамейки. Мелодию создавали всего десять скрипачей с дирижером, командующим, где повысить тон, а где понизить или превратить в минорное звучание, а затем ускорить ритм. Я с восторгом слушала музыку, позабыв про мороженое. Мелодия как будто пробиралась в душу, зовя присоединиться к танцу и открыть сердце, в котором спрятано много груза, мешающего жить дальше и идти вперед.

– Иногда мне начинает казаться, что играет не человек, а его душа, – поделилась я мыслями вслух.

– Ты хочешь услышать игру души? – спросила вдруг мама, заставив меня замяться и медлить с ответом. – На самом деле наша душа создает мелодию всю жизнь и начинает играть, когда наступает роковой момент. В такие минуты мы уже не можем молчать, создавая собственное искусство в мыслях.

– Значит, сейчас играет не душа? – Я взглянула на Лили.

– Нет, – сухо ответила она.

Я не стала спорить, а молча вернулась слушать скрипки и доедать мороженое, что начинало таять. Когда музыка стихла на высоких тревожных минорных аккордах, раздались бурные аплодисменты зрителей. Хлопали все, кроме матери, смотревшей задумчиво сквозь музыкантов и фонтан. Ее взгляд не светился, как несколько минут назад. Он потух. Улыбка опять исчезла, словно ее вовсе и не было, рот превратился в прямую тонкую линию. В глаза снова вернулся лед, заморозив даже море. Мама стала той