Первый день нас сильно качало, да еще при противном ветре, так что ползли страшно медленно, зато теперь идем великолепно под всеми парусами и завтра должны пройти Югорский Шар. Там теперь находится телеграфная экспедиция, которой и сдадим письма. Эти дни, после выхода из Архангельска, прошли для меня незаметно: первый день так качало, что ничего нельзя было сделать, потом я устраивала аптечку. Мне отвели под нее пустую каюту. Больные у меня уже есть, но, к счастью, пока только приходится бинтовать пальцы, давать хину и пр. Затем я составила список всей имеющейся у нас провизии. Вообще, дело для меня находится, и я этому очень рада. Потом начну сама себя обшивать… Пока холод не дает себя чувствовать, во-первых, Юрий Львович снабжает меня усердно теплыми вещами, а кроме того, в каюте, благодаря нашему отоплению, очень тепло…

Так не хочется заканчивать это письмо. Между тем уже поздно. Так не хочется забыть что-нибудь сказать. Поцелуйте крепко-крепко от меня тетю Жанну и дядю Петю, передайте привет всей нашей милой публике. Куда-то мне придется вернуться? Наверное, уже не в Нахичевань. Об одном умоляю, если папа получит такое назначение, что Арабика нельзя будет везти, то не продавайте, а пошлите его Лене. Кстати, Лена просила передать папе, что если его щенок окажется неудачным, то она может ему прислать от своей собаки (пойнтера). Поцелуйте крепко Лукинишну, Баечку. Просто не верится, что не увижу вас всех скоро опять.

Прощайте, мои дорогие, милые! Как я буду счастлива, когда вернусь к вам. Вы ведь знаете, что я не умею сказать так, как бы хотела, но очень-очень люблю вас и сама не понимаю, как хватило сил расстаться.

Целую дорогих ребят! Ваша Мима.

Если вам не жалко письма, попробуйте написать в село Гольчиху, Енисейской области, а другое в Якутск, — может быть, получу».

— Обратите внимание, как она тепло отзывается о Георгии Львовиче, — сказала Ирина Александровна, когда я осторожно положил письмо на стол, и вздохнула: — Словно она предчувствовала, что больше никогда не вернется… А Арабик — фронтовой конь отца. Она рвалась к отцу в Порт-Артур. Скорее всего, потому и окончила курсы сестер милосердия.

— Но в то время ей было всего 13–14 лет.

Ирина Александровна пожала плечами:

— Она была такая сорвиголова!

— А сохранилось письмо, которое она передала с Альбановым, когда тот уходил со «Св. Анны»?

— Он не принес оттуда никакого письма.

— Но, может, оно просто затерялось?

— Нет, — покачала головой Ирина Александровна. — Насколько я знаю, никакого письма не было.

— А от Георгия Львовича — матери?

— Кажется, тоже не было никакого письма… Конечно же не было. Иначе и мы, и Брусиловы что-то бы да знали, что случилось на «Св. Анне».

— Странно, — растерянно сказал я. — Альбанов ведь сам писал, что они отправили с ним почту. — Я стал листать принесенную с собой книгу В. И. Альбанова. — Вот: «Георгий Львович, Ерминия Александровна и Шленский заняты другим делом: они пишут. Боже мой! Что они пишут с утра до вечера вот уже целую неделю? Мне иногда становится страшно: каких размеров, какого веса дадут они нам почту отсюда в тот далекий мир, где люди живут и настоящим, а не только прошедшим и будущим, как у нас на «Св. Анне». Но, к моему удивлению, почта оказалась очень невелика, не более 5 фунтов». И почта, и судовые документы вроде бы были в одной запаянной банке. Судовые документы сохранились, а писем нет… А как он объяснял, почему он не принес письма?

— К сожалению, я этого не знаю… А вот и Лев Борисович, — представила она мне осторожно вошедшего пожилого мужчину.

— Нет, никаких писем он не принес, — подтвердил Лев Борисович. — Вот тут и загадка. Или они на самом деле погибли, или не в его интересах их было приносить. Может, они каким-то образом компрометировали его? Он, правда, почти сразу же по возвращении в Александровск написал Екатерине Константиновне, но никакого письма от Георгия Львовича не было.

— А сохранилось это письмо Альбанова?

— Сохранилось. Вот оно:

Странно, почему в этом письме Альбанов ничего не сообщает о судьбе писем? Если он их все-таки принес — он непременно написал бы. Если бы они по каким-нибудь причинам погибли в пути — тоже. Выходит, что они были в пакете на имя начальника Главного гидрографического управления? Но я только что читал письмо начальника Главного гидрографического управления Михаила Ефимовича Жданко матери Георгия Львовича — Екатерине Константиновне. В нем тоже ни слова о письмах… В чем же дело? Надо еще раз внимательно проследить судьбу почты по «Запискам…» Альбанова. Может, я что пропустил. Может, ее все-таки потеряли беглецы?.. Нет: «…Все украденное оказалось в целости, конечно, кроме сухарей, которые давно были съедены. Даже большая жестяная банка с документами и почтой оказалась нераспечатанной…» Она пропала вместе с Дунаевым и Шпаковским? Тоже вроде бы нет. «На том каяке была наша единственная винтовка, все патроны и некоторые документы…» Все правильно, на мыс Флора они приплыли с почтой: «Прежде всего надо подвести к поселку каяк, оставленный версты за две отсюда, вытащить его в безопасное место и взять в домик все остатки нашего снаряжения, которого, правда, осталось немного: компас, бинокль, хронометр, секстант, две книжки, паруса, топор, спички да две или три банки, из которых одна была с почтой».