Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марион кивнула, и он накрыл Гая одеялом, чтобы не пугать старушку видом разложившегося тела. Критично посмотрев на Марион, он порылся в шкафу и вытащил широкий шарф.
— Не знаю, насколько опасен для тебя холод, но лучше целиком быть в тепле, — сказал он, обворачивая шарф вокруг её головы. О том, что это делается, чтобы старушке не пришлось видеть малоприятное лицо нежити, он предпочёл не говорить.
Йован вышел из комнаты и через пять минут вернулся вместе с вдовой. Она робко вошла внутрь, с опаской глядя на кокон в кресле. Почти всё тело колдуньи было скрыто, только под нависшей над лицом тканью смутно виднелось что-то красное с белыми прожилками. Старушка не осмелилась даже поздороваться и тихонько присела в углу.
— Мы слушаем, — напомнил Йован продолжающей молчать Марион.
Та издала недовольное хмыкание, рассерженная тем, что её заставили ждать, но всё же начала свой рассказ.
Глава XIII. Семь веков тому назад
Я встретила Робина на лесной дороге, ещё когда он был одним из безвестных разбойников. Поздним вечером я возвращалась из города, куда ездила за редкими травами. Меня вёз благодарный человек по имени Малкольм, чью дочь я когда-то излечила от смертельной болезни. В старой, скрипящей повозке не было ничего, на что хоть кто-то мог позариться, а из денег у нас оставалось лишь несколько медяков.
Но вдруг раздался громкий свист, от которого обмерла наша несчастная полуживая кобыла. На дорогу выбежали трое рослых мужчин.
— Отдай всё, что имеешь, и мы отпустим тебя живым, — закричали они.
— Но у меня ничего нет, — ответил им бедный дрожащий Малкольм.
Разбойники громко расхохотались.
— Как — ничего? А эта славная лошадь, что так резво тебя везёт? А твои штаны всего лишь с несколькими заплатами? Взгляни на мои: одни дыры!
— А девушка, которая прячется в повозке? — подхватил его приятель.
Малкольм заплакал:
— Зачем вам моя больная кляча? Она не доживёт до весны. Неужто вы убьёте бедного крестьянина за лошадь и его единственные штаны?
— Лошадь мы съедим, а штанов нам всегда не достаёт, — засмеялись ему в ответ. — Времена нынче голодные и холодные.
— Не спорь, дурак, слезай на землю!
Они грозили ему стрелами и дубинами. Несчастный Малкольм бросился на колени.
— Хотя бы девушку отпустите! — взмолился он.
Один из разбойников ударил его ногой.
— Девушек в лесу ещё меньше, чем лошадей и целых штанов. Неужели мы бросим такую добычу?
Другой обогнул повозку и подошёл ко мне.
— Выходи по-хорошему, красавица, и мы обойдёмся с тобой вежливо.
— Не прикасайся! — вскричала я. — Не то прокляну всех вас!
Но его грязные отвратительные руки тянулись ко мне, а уродливое лицо не переставало улыбаться. Я схватила свой мешок с травами и амулетами, чтобы наложить проклятие, которое заставило бы их кости раскрошиться, а кожу иссохнуть… Его тотчас вырвали у меня из рук. Разбойник хотел стащить меня с повозки, но в это мгновение на дороге появились ещё двое.
— Пошли прочь, подлецы! — приказал звонкий молодой голос. Трое мужчин оставили нас и повернулись к пришедшим.
В них целился из лука юноша, почти мальчик, но рядом стоял человек, ростом на целую голову превосходящий самого высокого из разбойников. В руках он держал мощную дубину, достойную своего хозяина. Я никогда не видела подобных людей: он как будто родился и жил в лесах. Но хотя его тёмные волосы казались гуще, чем шерсть нестриженного барана, на смуглом широком лице совсем не росла борода. Он не был дикарём, каким представился мне поначалу. Равнодушный взгляд не менялся, смотрел ли силач на нас или на разбойников. Даже в глазах женщины он был скорее страшен, чем красив. Увидев его, разбойники попятились, но этот человек, что казался сильней медведя, молча стоял чуть позади юноши.
— В каком овраге вы, облезлые псы, потеряли свою совесть, что напали на бедняков? Разве тот, кто подойдёт с оружием к беззащитным старику и женщине, достоин зваться человеком? Кому, кроме одержимых самыми гнусными демонами, придёт в голову съесть такое благородное животное, как лошадь?
Разбойники готовились защищаться — не ради добычи, но ради самолюбия. Стоило им сделать шаг вперёд, как юноша выпустил стрелу. Он не сумел никого ранить. Над ним засмеялись, но тотчас же замолкли: великан бросился вперёд, замахиваясь на бегу дубиной. С первого же удара он свалил с ног одного из разбойников, а двое оставшихся кинулись в чащу.
— Будете помнить Робина Гуда и Маленького Джона! — прокричал юноша им вслед.
Бедный Малкольм от ужаса не мог стоять на ногах, и я сошла с повозки, чтобы помочь ему. Но силач опередил меня и сам осторожно поднял несчастного старика. Юноша с вежливым поклоном подал мне упавший мешок с травами.
— Как я могу отблагодарить вас? — спросила я своих спасителей.
— Будь вы богаты, я попросил бы золота, — ответил Робин. — Но с бедняков я ничего не возьму, поэтому просто идите с миром.
Он кивнул Маленькому Джону, призывая его уходить.
— Постойте, — окликнула я их. — Пусть беднячке не отплатить вам, но колдунья на это способна. Если вам понадобится помощь, спросите у людей знахарку Марион, и они укажут, где мой дом.
Ничего не ответив, они скрылись в лесу.
Долгое время об этих благородных разбойниках ничего не было слышно. Я ждала их, готовая исполнить любую просьбу, узнавала у соседей, не искал ли меня кто-то. Прошли недели, а они так и не явились, и я перестала вспоминать о них. Но спустя месяц эти двое постучались ко мне в дверь.
По лицу Робина я видела, что это время было трудным. Одежда обоих разбойников сильно потрепалась, но, очевидно, денег на новую им не хватало. Я готова была отдать им свои небольшие сбережения, но они твёрдо отказались от моего робкого предложения. Единственной просьбой Робина были игла и моток ниток, чтобы зашить дыры, да две кружки воды.
Штопая истёртый плащ, он поведал свою историю.
— Жестокость отца вынудила меня сбежать из дома год назад, в возрасте четырнадцати лет, — сказал он. — Конечно, в одиночку я не смог бы выжить в лесу, не примкнув ни к одной из банд. Но подчиняться этим животным, не знающим ни чести, ни доброты!.. Нет, никогда! Хвала небесам, что у меня есть мой друг, Маленький Джон, как и я предпочетший одиночество.
— Я вольный человек, — проговорил великан. — Не спрашивай откуда я и кем был раньше, но теперь я скорее умру, чем буду работать на