Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чес подняла Градин, прицелилась и выпустила в ублюдка пару фейерверков. Так-то! Получай, гребаная рыбка-уретроедка. Он упал? Или полетел? А если полетел, то вверх или вниз? Существует ли вообще этот низ…
Режим экстренного реагирования… запрос… запрос… Ошибка.
Режим регенерации… выведение токсичного элемента…
Толчок диафрагмы выбросил Чес на берег. А еще поток склизких червяков прямо изо рта. Фу! На языке противно… что в ней делали черви? Она не ела на завтрак червей…
Так, что там происходит. Подними голову, подними… Какого?.. Почему Квинт и Кевлар превратились в двух тигров? Технически, Квинт, конечно, тигр, он же в «Тайгасу», а вот Кевлар вообще-то из «Стальных псов». Не логичнее ли было представить его псом? Что добавили в этот наркотик?! Никакой логики повествования!
Чес моргнула, проблевалась еще раз. И Кевлар с Квинтом стали собой. Отпускает? Она попыталась встать.
— Не смей… обижать… моего… Эдди!
Режим экстренного реагирования… Активирован.
Рывок.
***
Чес пришла в себя от жуткой боли в руке. Второй раз за гребаный день она раздробила кисть, только теперь о стальную челюсть Кевлара. Она все колотила по ней, бесконечно повторяя, какой он ублюдок, что посмел напасть на ее щеночка, и что ждет его теперь не славная Вальгалла, а какая-нибудь жопа мира, буквально, жопа! Огромная жопа!
Она все колотила без остановки, пока не поняла, что Кевлар уже мертв.
— Чес, хватит…
— Ненавижу! Ненавижу! — Она прижала к себе разбитую руку. Боль отрезвляла. — Это я его?..
— Нет, я… ты добавила… и мне заодно, добрая девочка.
Чес спрыгнула с туши Стального короля и трезво осмотрелась. Псы были мертвы. Целая стая. Ужасно. Но ублюдки не оставили им выбора. Девочке и Зверю. Иголочке и Венцу. Чес и Эдди. Эдди…
— Иисусе… это я с тобой… так?!
Квинт сидел на бетоне в паре шагов от нее, осматривал свой окровавленный бок. Из прорези комбинезона торчал осколок стальной челюсти Кевлара. Вспышка воспоминания — Эдди пытался оттащить ее, и ей это не понравилось.
— Нет… не умирай! Пожалуйста!
Он засмеялся, морщась от боли, и Чес рванулась к нему, вся в слезах.
— И не собирался… нужен сантем и перевязка.
— Я не хотела! Прости… не умирай… только не умирай…
— Чес, я не умру.
— Пожалуйста, если ты умрешь я… Только не умирай! Не смей умирать!
— Чес…
— Эдди! Не бросай меня! Я… я тебя люблю… Люблю!..
14. Выбора нет
— Господь — Пастырь мой. Я ни в чем не буду нуждаться…
Эдриан мог обойтись без молитвенника, чтобы вспомнить нужные слова, но ощущение потертого пластика в руках возвращало к реальности, не давало утонуть в потоке эмоций.
— Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной…
Смерть холодила своим дыханием. Сколько раз за последнее время Эдриан думал, что пришел конец? В первый, когда надышался нервно-паралитическим газом в башне «Полис Корп», второй — когда Кевлар вздумал убить его. Дурак. Следовало предвидеть, что Дед не сможет вечно служить буфером между ними. Стоит благодарить Бога, что они остались живы.
— Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни. Аминь!
Со всех сторон грянуло дружное «Аминь». Здесь было почти все Подземье. Многие знали Деда, любили и были ему обязаны, но прочесть молитву за упокой вызвался только он. Парадокс Подземья. В этом оно почти ничем не отличалось от Союза. Слишком много набожных людей, которые, однако, не знают ни единого псалма. Ничерта о своем любимом Боге из первых рук.
Эдриан зачерпнул горсть праха и подставил ладонь промозглому весеннему ветру. Город разрывало криками толпы, выстрелами и воем сирен, но здесь было тихо и спокойно, как на кладбище. «Надеюсь, в Раю найдется бонг подходящего для тебя размера, старик», — с грустью подумал Квинт, задрав лицо к небу. Ветер забирался под куртку, холодил пальцы. Ветер ранней весны. Ветер нового мира.
Квинт оглядел собравшихся людей. Припухшие от слез глаза Чес. Если бы не она, Эдриан бы совершенно точно погиб. Она и правда ангел. Маленький ангел с бритвенно-острыми крылышками. Крис и Маэда. Разные в обычной жизни, теперь они напоминали сироток-близнецов, которых вышвырнули на улицу. Такими одинаково тихими и пришибленными Квинт их никогда не видел. Есть ли теперь «Тайгасу»? Неужели только Дед держал их всех вместе и давал иллюзию какой-то целостности? Поодаль замерла группа «Внучат». По лицу Виндзора ничего нельзя было прочесть. Бледная кожа отдавала нездоровой синевой, а глаза прятались за темными очками, в которых отражались блики солнца. Что он теперь будет делать? Нет, хватит думать, стараться все проанализировать. Сегодня совсем не такой день.
Когда возвращались обратно, Чес была необычайно тиха. Она была такой последние несколько дней, пока Эдриан латал рану, обкалывал ее сантемом и ползал по тоннелям, помогая парням организовать похороны. Скорбела по Деду? Нет, его маленькая бестия не умела долго лить слезы. Ее эмоции переключались, словно тумблеры на спортивном флаере — один щелчок, и ты уже на Луне. Грустит по Кевлару? А может, дело было и вовсе в другом…
«Я люблю тебя!»
Крик, полный страха и отчаянья. Вырвавшийся, словно пробка из шампанского, и прямо в лоб, но ему было тогда так больно, что он смог только улыбнуться. Мда, наверное, не та реакция, которую ожидает девушка. А ведь ему так много нужно было сказать ей. Неужели он боялся признать свою слабость?
Они вернулись в логово «Тайгасу». Цветастый плед на диване все еще пах травой, в углу стояли закопченные бонги. Кресло Деда, больше похожее на огромный, затертый до белизны трон Палпатина, никто из парней так и не рискнул занять. На столе пылилась его дека. Все-таки эти нетволкеры — суеверный народ.
Повисшее молчание разогнал звук вскрытой банки газировки, а затем и глотка. Крис качался в кресле, Чес сидела на уголке дивана, и вся атмосфера пропиталась какой-то неловкостью. Эдриан сделал смачную затяжку, наполнив комнату запахом ментола.
— Что будете делать дальше? — спросил он.
Крис словно вышел из ступора:
— Не знаю… Думаю, нам с Маэдой будет куда податься. Нетволкеры везде нужны… Ну или же продолжим оставаться «Тайгасу».
— Надо признать, что «Тайгасу» нет, — хмуро вставил японец. — Все держалось на Рэде и старике, а теперь…