В одном из этих журналов Костас нашел статью о крыланах с объяснением их массовой гибели. Автор статьи предсказывал, что через несколько десятилетий Землю ожидает резкое потепление климата. Что повлечет за собой драматическое вымирание редких, но имеющих большое значение видов животных. И здесь положительную роль могут сыграть леса, способные замедлить катастрофические изменения экологии. И когда Костас это прочел, у него внутри что-то щелкнуло. До этого времени он не подозревал, что можно посвятить жизнь изучению растений. И только теперь понял, что способен заниматься подобными исследованиями, а если это будет означать жизнь в одиночестве, на такое он тоже способен.

Он продолжал отправлять Дефне письма. Поначалу он писал лишь о Кипре и задавал вопросы о ее делах, стараясь найти слова ободрения и поддержки, слова любви. Но мало-помалу начал рассказывать и о Лондоне: о пестром этническом составе живущих по соседству людей, о потемневших от копоти общественных зданиях, о граффити на стенах, об аккуратных маленьких домиках с подстриженными изгородями, о прокуренных пабах, о промасленной жареной еде на завтрак, о безоружных полицейских на улицах и барбершопах, которые держали греки-киприоты…

Костас больше не ожидал ответа от Дефне, однако упорно продолжал писать, продолжал посылать на юг самые разные слова, будто выпускал на волю тысячи мигрирующих бабочек, которые, как он знал, никогда не вернутся.

Теперь, когда вы дошли до этой части моей истории, мне хочется еще кое-чем с вами поделиться: я депрессивное дерево.

Я сравниваю себя с другими деревьями в нашем саду – с боярышником, английским дубом, рябиной арией, терном – типично английскими видами. И у меня невольно возникает вопрос: а может, моя склонность к депрессии объясняется тем, что я дерево-иммигрант и за мной, как за всеми иммигрантами, следует тень другой земли? Или все просто-напросто объясняется тем, что я выросла среди людей в шумной таверне?

Как же они любили спорить – посетители «Счастливой смоковницы»! Есть две темы, на которые люди могут говорить до бесконечности, особенно пропустив пару рюмок: любовь и политика. Я наслушалась самых разных историй и сплетен на обе темы. Вечер за вечером, столик за столиком… Посетители самых разных национальностей вступали в горячие дискуссии, с каждой новой рюмкой голоса становились пронзительнее, а атмосфера – напряженнее. Я с интересом прислушивалась к разговорам, хотя уже успела сформировать собственную точку зрения.

Итак, то, что я вам говорю, несомненно, пропущено через призму моего собственного восприятия. Ни один рассказчик, в сущности, не может быть до конца объективен. Впрочем, я всегда пытаюсь рассмотреть каждую историю под различными углами, сдвигая перспективу и противопоставляя различные повествования. Правда – это ризома, подземный стебель или ствол растений с боковыми побегами. Вы должны копнуть поглубже, чтобы добраться до нее, а раскопав – относиться к ней с уважением.

* * *

В начале 1970-х годов фиговые деревья на Кипре были поражены вирусом, медленно их убивавшим. Поначалу симптомы проявлялись не столь явно. Стволы не трескались, никаких червоточин или пятнистости листьев. Но при всем при том что-то было явно неладно. Плоды раньше времени опадали, были кислыми на вкус и, словно гноящаяся рана, сочились липкой дрянью.

Именно тогда я обратила внимание на одну вещь, которую запомнила навсегда: стоящие вдалеке и одинокие на вид деревья пострадали не так сильно, как те, что росли тесными группами. И сейчас я смотрю на фанатизм – любого типа – как на вирусное заболевание. Коварно подкрадываясь и тикая, словно маятниковые часы, которые никогда не останавливаются, этот недуг быстрее поражает тех, кто является частью закрытого, однородного сообщества. Поэтому я всегда напоминаю себе, что лучше держаться подальше от различного рода коллективных верований и убеждений.

К концу того бесконечного лета 4400 человек погибли, тысячи пропали без вести. Около 160 000 греков, живших на севере, переехали на юг, а около 50 000 турок переместились на север. Люди стали беженцами в собственной стране. Семьи потеряли любимых, покинули родные дома, деревни и города; добрые соседи и старые друзья пошли разными путями, зачастую предавая друг друга. Все это должно быть описано в исторической литературе, хотя каждая сторона наверняка представит лишь свою версию событий. Повествования, противоречащие друг другу и, в принципе, не соприкасающиеся, словно параллельные прямые, которые никогда не пересекаются.

На острове, измученном годами межэтнических столкновений и кровавых разборок, страдали не только люди. Страдали как мы, деревья, так и животные, потерявшие привычную среду обитания. Однако то, что случилось с нами, для людей вообще не имело значения.

И тем не менее для меня буквально все имеет значение, и, рассказывая вам эту историю, я непременно включу в нее обитателей своей экосистемы – птиц, летучих мышей, бабочек, пчел, муравьев, комаров и мышей, – поскольку очень хорошо уяснила для себя одну вещь: там, где идет война и происходит болезненное разделение, победителей – среди людей или растений и животных – не бывает.

Лондон, конец 2010-х годов

– Итак, над чем конкретно ты сейчас работаешь? – спросила Костаса Мерьем, увидев, как тот расхаживает по дому, держа в руках свои записи.

– Ой, он готовит доклад, – влезла в разговор Ада. – Папу пригласили в Бразилию. На Саммит Земли. Он хочет, чтобы я поехала с ним.

– Я впервые представляю результаты своих исследований, – объяснил Костас, – и даже не знаю, что нервирует меня больше: суждение научного сообщества или мнение собственной дочери!

– В прошлом году он ездил в Австралию. Изучал эвкалипты. Смотрел, как различные деревья реагируют на волны тепла и природные пожары. Хотел понять, почему одни виды выживают лучше других.

Ада не стала рассказывать о том, что папа сократил поездку и с первым же рейсом вернулся в Лондон, когда ему сообщили, что жена находится в коме.

– Ох, как замечательно, что вы поедете вместе! – воскликнула Мерьем. – Костас, занимайся своими делами. Пиши, пиши, заканчивай свою работу. О нас можешь не беспокоиться.

Костас с улыбкой пожелал всем спокойной ночи.

Ада подождала, пока в коридоре не затихнут шаги отца, и, услышав, что он закрыл за собой дверь своей комнаты, повернулась к тете:

– Ладно, я тоже пойду к себе.

– Погоди, мне нужно сказать тебе кое-что важное. Я, кажется, знаю, почему ты тогда кричала.

– Вы серьезно?

– Да, я много думала об этом. Ты сказала, с тобой что-то неладно… И у твоей мамы было то же самое. Проблемы с душевным здоровьем, как ты выразилась. Я очень расстроилась, услышав такое. Ведь я знаю, что это неправда. С тобой все в порядке. Ты очень умненькая девушка.

– Тогда как вы можете объяснить то, что случилось?