Это не означает, что Галилей был всегда прав. В действительности, как я уже отмечал, его конкретные аргументы о кометах содержали два очевидных противоречия: во-первых, в утверждении, что параллаксы не могут применяться к кометам (только для того, чтобы затем развернуться кругом и использовать их для определения расстояния до комет); во-вторых, в предположении, что кометы двигаются по прямой (с тем чтобы позже признать, что в действительности это не так). Это были научные ошибки, которые Грасси справедливо заметил и раскритиковал. Наука не непогрешима. Напротив, сам Галилей признавал, что любая научная теория нуждается в подтверждении. Однако лишь наука может обеспечить постоянную текущую самокоррекцию по мере накопления дополнительных экспериментальных и наблюдаемых данных и появления новых теоретических идей (все из которых, по убеждению Галилея, основываются на математике). При всем своем объяснимом старании избежать обвинений в коперниканстве, Галилей не мог отбросить свое доверие к складывающемуся научному методу и настаивал, что философы также должны использовать “естественное рассуждение, когда это возможно” для доказательства “ошибочности предположений, объявленных противоречащими Священному Писанию”.

Как и следовало ожидать, “Пробирных дел мастер” был совсем иначе встречен римскими друзьями Галилея, чем Грасси. Последний, рассказывают, бросился в книжную лавку, где был выставлен первый экземпляр, откуда вышел с “изменившимся лицом” и книгой под мышкой[163]. Напротив, папе Урбану VIII, очевидно, понравилась агрессивная сатира и меткий сарказм “Пробирщика”, поскольку он читал книгу за столом для собственного удовольствия.

Грасси, торопясь опубликовать ответ, написал новую книгу довольно скоро (по-прежнему под псевдонимом Сарси), озаглавленную “Сравнение весомости «Весов» и «Пробирных дел мастера»”. Однако, зная, что папа римский одобрил книгу Галилея, он издал свою в Париже, из-за чего она стала доступной с большой задержкой. Галилей прочел “Сравнение”, но решил, что было бы потерей времени отвечать еще раз, хотя в книге имелся тревожный намек. Инсинуация касалась замечаний Галилея о субъективном характере таких качеств, как вкус, запах и цвет. Грасси заявил, что это описание противоречит католической доктрине чуда Евхаристии, требовавшего сохранения вкуса и запаха хлеба и вина, хотя их вещество трансформируется способом, недоступным человеческому постижению, в плоть, кровь и дух Христа.

Итальянский ученый Пьетро Редонди нашел в архивах Священной канцелярии и опубликовал в 1983 г. прежде неизвестный документ[164]. Текст, автором которого Редонди посчитал Грасси, обвиняет Галилея в ереси. В этом новом повороте обвинение основывалось на факте, что Галилей “открыто объявляет себя последователем школы [древнегреческих философов] Демокрита и Эпикура”, следовательно, верит в атомы, а это представление считалось несовместимым с пресуществлением, лежащим в основе догмата о Евхаристии. Из этого письма Редонди развил захватывающую воображение конспирологическую теорию, что истинной ересью, в которой Галилея впоследствии обвинили, было не коперниканство, а атомизм. Хотя большинство коллег-историков не соглашаются с рассуждениями Редонди, нет сомнений в том, что добавление еще одного пункта в растущий список проблем Галилея не пошло ему на пользу.

В конечном счете, несмотря на видимую поддержку папы и уверения со стороны отца Никколо Риккарди, что мнения Галилея “никоим образом не идут против веры”, Галилей чувствовал, что все еще имеет серьезные причины для беспокойства. Что касается атомизма, сегодня мы считаем, что вся нормальная материя состоит из определенных элементарных частиц, не состоящих из других частиц. В чрезвычайно успешной Стандартной модели ядерной физики к этим элементарным частицам относятся кварки (из которых состоят протоны и нейтроны), лептоны (электроны, мюоны и нейтрино), калибровочные бозоны (переносчики силы) и бозон Хиггса (представляющий собой возбуждение определенного поля). Повседневная материя действительно состоит из атомов, когда-то считавшихся элементарными, но, как теперь известно, содержащих в себе эти субатомные элементарные частицы.

Несмотря на все волнения, тревоги и страхи, связанные с нападками Грасси, относительный успех “Пробирных дел мастера” должен был принести Галилею некоторое удовлетворение. Его убежденность в верности коперниканской модели была слишком сильна, чтобы он отказался от нее на этом этапе.

“Пробирных дел мастер” не является научной вершиной Галилея. Этот трактат продемонстрировал, скорее, его колдовскую власть над словами и хитроумной логикой и показал ученого блистательным и выразительным полемистом. Избрание Маффео Барберини в качестве папы Урбана VIII возродило надежды Галилея, что ему удастся изменить позицию Церкви в отношении коперниканства. Преследуя эту цель, Галилей стремился как можно быстрее встретиться с папой римским, но слабое здоровье не позволяло ему поехать в Рим вплоть до весны 1624 г. Папа Урбан щедро пожертвовал Галилею целых полдюжины аудиенций и выказывал ему большое уважение и широту души, но практические результаты не соответствовали ожиданиям Галилея. Из этих встреч он вынес понимание, что, несмотря на широту взглядов нового понтифика, Урбан VIII убежден, что люди никогда не смогут постичь тайны космоса. С точки зрения папы, независимо от того, какую теорию планетарного движения выберут ученые, “мы не сможем ограничить Божественную силу и мудрость подобным образом”[165]. Разумеется, Галилей придерживался совсем других взглядов. Тем не менее он вынес из встреч впечатление, что ему позволено представить модель Коперника как гипотезу и показать, что, во всяком случае, на почве науки эта схема объясняет наблюдения лучше системы Аристотеля – Птолемея. Скоро ему предстояло убедиться, что даже это впечатление было ошибочным.

По возвращении во Флоренцию Галилей решил двигаться вперед шаг за шагом, сначала ответив на опубликованную восемь лет назад работу Франческо Инголи против коперниканства[166]. Именно Инголи “исправлял” книгу Коперника по заданию Конгрегации Индекса. Тактика Галилея состояла в том, чтобы представить себя решившим не быть коперниканцем “из высших мотивов” [т. е. будучи ревностным католиком], а не из научных, хотя именно в сфере науки он продемонстрировал крайнюю слабость, если не полную ошибочность аргументации Инголи. Это был рискованный ход, и по совету Федерико Чези письмо Инголи так и не было отправлено, потому что “мнение Коперника открыто отстаивается, и, хотя ясно утверждается, что это мнение оказывается ложным под воздействием высшего света”, Чези полагал, что найдутся те, кто “не поверит этому и снова схватится за оружие”. Близкий друг Галилея был, без сомнения, прав, поскольку примерно в это же время копились другие события, неблагоприятные для Галилея. Пожалуй, самыми значительными из них стали преждевременная смерть его большого доброжелателя Вирджинио Чезарини и тот факт, что кардинал Алессандро Орсини, прежде страстный поклонник Галилея, вступил в орден иезуитов и оказался под огромным влиянием заклятого врага Галилея Христофора Шейнера. Кроме того, Марио Гвидуччи сообщил Галилею, что Священная канцелярия получила от неустановленного лица предложение включить “Пробирных дел мастера” в список запрещенных книг из-за прокоперниканского содержания.