Отбросив рубашку, Гарет расстегнул брюки и уселся на кровать, чтобы снять сапоги.

Изнемогая от желания, она коснулась его спины, широкого разворота плеч.

Он дернулся, бросил на нее мрачный взгляд, но ничего не сказал. Позволил ей гладить его, наслаждаться невероятной упругостью кожи и стальными мышцами.

Один сапог ударился о пол. Несколько секунд — и к нему присоединился другой.

Она отвела руку. Затаила дыхание, облизывая пересохшие губы.

Он не повернулся. Поднялся, потянул вниз бриджи и снова сел, чтобы стащить их с длинных ног.

У нее едва хватило времени сообразить, что он делает, прежде чем бриджи упали на пол. Он повернулся и лег рядом. Облокотился на матрас и навис над ней.

Она уже открыла рот, чтобы объяснить, что три ее замужние сестры…

Но он поцеловал ее. Снова наполнил мощью, страстью и обещанием…

Его пальцы сомкнулись на прикрытой шелком груди. Большой палец нашел сосок и стал обводить, гладить, дразнить… пока она не ахнула. Не выгнула спину, не вдавила плоть в его требовательную ладонь.

Другого поощрения ему не потребовалось.

Его рука ласкала ее. Тяжелая, мужская, откровенно настойчивая, вызывающая реакции, о существовании которых девушка не подозревала.

Он оторвался от ее губ, скользнул вниз, наклонил голову… стал лизать груди сквозь влажный, прилипший к коже шелк. На миг оторвался, снова нагнул голову и втянул в рот набухший кончик. И стал сосать.

Она взвизгнула, но тут же зажала себе рот, стараясь выстоять в этой буре ощущений. Но он продолжал свой пир, пока она не задохнулась. Пока не застонала.

Тогда его рука проникла между ее бедер. Дерзкий палец стал ласкать ее сквозь уже намокший шелк.

Эмили всхлипнула, вцепилась ему в волосы и подняла бедра в безмолвной мольбе.

Палец нашел вход и проник внутрь, совсем немного. Мокрый шелк стал непреодолимым барьером для более глубокого проникновения.

Она хотела… и знала, чего именно хочет.

Высвободив руку из копны темных волос, она потянулась вниз… и нашла его. Нашла горячую плоть, бархат поверх стали.

Гарет вздрогнул и тихо выругался, обдавая жарким дыханием ее сосок.

И тут он перекатился на спину, увлекая ее за собой, так что она легла на него в вихре шелка. Он притянул ее вниз и впился в губы поцелуем, столь откровенно собственническим, что у нее голова пошла кругом.

Она почти не почувствовала, как блуза распахнулась на спине, упала с плеч и отлетела в сторону.

Ее груди, полные и набухшие, сначала коснулись, потом прижались к его мускулистой груди, тугие соски терлись о жесткие черные волосы.

Она едва впитала это ощущение, как ее гаремные шаровары соскользнули вниз по бедрам.

В крови бурлило предвкушение. Она изнемогала от чувственного восторга.

Он снова перекатился, придавив ее своим телом, и снова поцеловал — поцелуем завоевателя. И дал себе всего секунду, чтобы оторваться от нее. Насладиться видом женщины, возбужденной, с раскинувшимися по плечам густыми каштановыми волосами, полуприкрытыми глазами, блестящими и распухшими губами… его женщины. Потому что она принадлежит ему.

Он подмял ее под себя, опьяненный ощущением нежной кожи, женственных изгибов и мягкости.

Маленькие руки уперлись ему в грудь. Он не слишком удивился, когда она слабо запротестовала:

— Я хочу видеть тебя.

— Не сейчас! — категорично прорычал он. Вряд ли он вынесет эту пытку. Не сейчас, когда он всячески вынуждает себя не спешить. Он готов поставить жизнь на то, что она девственна, так что спешить ни в коем случае нельзя. Не то чтобы у него был какой-то опыт с девственницами — по кодексу чести девственницы были неприкосновенны, — но он часто об этом слышал.

Несмотря на свое состояние, Эмили упрямо выдвинула подбородок.

— Позже, — настаивал он и, охваченный вдохновением, добавил: — В следующий раз.

Он не стал дожидаться ее реакции. Просто поцеловал.

Жар между ними нисколько не остыл. Ревущее пламя взметнулось до потолка, когда он осторожно развел ее бедра… когда она с готовностью раздвинула их шире…

Он погрузился в нее. На первый дюйм.

А потом возврата уже не было.

Она оказалась тесной. Достаточно тесной, чтобы он затрепетал. Чтобы задержал дыхание, когда продолжал входить в нее. Напрягая каждую мышцу. Наполняя лоно, растягивавшееся, чтобы принять его.

Он как раз дошел до ее девственной преграды и, осторожно выйдя, почувствовал, как она лихорадочно пытается притянуть его к себе. Но Гарет изогнулся, прежде чем сделать короткий резкий выпад, войдя в нее до самого конца.

И замер. Сверхъестественным усилием воли заставил себя не шевелиться.

Эмили застыла. Не крикнула, потому что он прижимался губами к ее губам, но застыла. Инстинктивная реакция на острую боль. Он ждал. Молился о том, чтобы боль была не слишком сильной. Чтобы она…

Он забыл обо всем, когда она пошевелилась. Мало-помалу ей становилось легче. И тут он почувствовал в ней то, для чего не сразу нашел имя.

Завороженность.

Она словно очарована. Не только его телом, но и ощущением их слияния. Ощущением его плоти, погрузившейся так глубоко в ее лоно.

Он нежно поцеловал ее и стал двигаться, выходя и входя снова и снова. И ее возбуждение, ее завороженность все росли.

Эмили отдавалась восторгу их соития, вне себя от радости, от счастья, что она наконец здесь, с ним, и все это куда лучше, чем ей представлялось, чем описывали сестры.

Задыхаясь от счастья, она подстегивала его. Двигалась в ритме с ним. Делала все, чтобы понять, что ему нравится, пользовалась всяческой возможностью, чтобы разделить с Гаретом невыразимое наслаждение, которое он ей дарил… И ответить тем же.

Потому что любить — значит разделять, она знала это с абсолютной точностью. И пользовалась своим телом, словно инструментом, чтобы подарить ему это наслаждение. Как он пользовался своим телом, чтобы подарить наслаждение ей.

Их губы оставались сплавленными воедино, но стоило ему поднять голову, и она упивалась прерывистыми звуками их дыхания, нетерпением, охватившим Гарета. Охватившим ее.

А потом они снова ныряли в поцелуй, в пламя, в возрастающий неописуемый жар. И хотя для Эмили это было впервые, она принимала Гарета со всем пылом… пока кровь не закипела, пока кожа не запылала, пока он не застонал, не вонзился в нее жестко и глубоко…

Взрыв ощущений сотряс ее. Разнес в мельчайшие осколки наслаждения, такого острого, что они сверкали, летя по каждому нерву, каждой вене.

Пока она не взлетела, свободная от земного притяжения, захваченная безумным экстазом.