Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Безнадега!..
Сунул пистолет обратно в карман... Тут же снова вытащил и, сбросив обойму, толкнул в руки Иванову.
— На, пусть он у тебя побудет.
Иванов взял.
Внизу хлопнула входная дверь.
Кто-то что-то крикнул по-французски.
“А если по балконам?! — вдруг мелькнула в мозгу товарища Максима безумная мысль. — Пока они поднимаются, пока разбираются!..”
Метнулся к ближайшей двери. Нажал на кнопку звонка.
Через минуту за дверью кто-то завозился.
— Ты по-французски знаешь? — быстро спросил товарищ Максим.
— Знаю — бонжур, — ответил Иванов.
— Значит, говори, что знаешь, вдруг откроют.
Иванов встал против дверного глазка и громко сказал: “Бонжур!”
Ему не открыли. Может быть, потому, что в руке у него был пистолет?
— Вот сволочи! — выругался товарищ Максим. И вдруг, отступив на шаг и подпрыгнув, изо всех сил ударил правой ногой под замок.
Раздался лязг металла и треск дерева. У французов нет таких, как в России, дверей. У них деревянные двери.
Еще один удар, и дверь вылетела!
В проеме метнулась какая-то в длинной ночной рубашке и колпаке тень. Кажется, это была женщина.
Товарищ Максим с ходу толкнув, прижал ее к стене.
— Кто здесь еще есть? Кто-нибудь есть? Балкон есть?! — орал он по-русски, забыв, что имеет дело с французами.
Иванов стоял рядом и, пытаясь что-то объяснить, заглядывал женщине в лицо. Но она смотрела не на него, она, выпучив от ужаса глаза, смотрела на направленный на нее пистолет.
— Постереги ее, — крикнул товарищ Максим и побежал к окнам. Один побежал. Когда он успел снять наручники, Иванов даже не заметил.
Балкон в квартире был, но перебраться с него на другой было невозможно!
Товарищ Максим бросился обратно в прихожую.
И сразу вслед за ним на пороге комнаты показался пожилой мужчина в пижаме с бейсбольной битой в руке. Он сразу увидел женщину в ночной рубашке, наверное, свою жену, и увидел двух мужчин, у одного из которых в руке был пистолет. И бросил биту. Европейцы, равно как американцы и прочие представители западных цивилизаций, бросаются на преступников только в кино, в реальной жизни они, в соответствии с рекомендациями полиции, предпочитают в драку с превосходящими силами противника не вступать. Предпочитают сдаваться.
Мужчина поднял руки и подошел к жене.
— Карауль их, я сейчас, — быстро сказал товарищ Максим и выскочил из квартиры.
Что и зачем он делал, было неясно, но, как видно, он знал, что делал.
Иванов молча стоял с направленным на мужчину и женщину пистолетом.
Товарищ Максим вернулся через несколько минут. Ухватив руками за шкирку, он тащил еще каких-то двух людей — тоже мужчину и женщину. Они не упирались, они вели себя смирно.
— Вот, привел, — сказал он. — Что дальше делать? Дверь баррикадировать?
И вопросительно взглянул на Иванова.
— Наверное, — судорожно кивнул Иванов.
— Я сейчас, я мигом...
Товарищ Максим метнулся к входу, захлопнув дверь, обрушил поперек коридора какую-то вешалку и какой-то шкаф. Притащил кресло и еще одно кресло, тумбочку, что-то еще из вещей, чем завалил дверь под самый потолок, поверх вешалки и шкафа.
Иванов растерянно наблюдал за его действиями.
— Теперь чего, связать их? — быстро спросил товарищ Максим. Он говорил сам с собой, но обращался почему-то к Иванову. — Ну что молчишь — вязать?
— Да, наверное, — ответил Иванов.
Товарищ Максим пробежал по квартире, собрал какие-то галстуки, выдернул из висящих в шкафу штанов ремни, связал петли, стянул руки пленников за спинами жесткими узлами и перевязал всех друг с другом случайной веревкой.
Подбежал к Иванову.
— Я все сделал, — доложил он, опасливо косясь на пистолет. И чуть ли не честь отдал. — Нужно что-то еще?
Иванов обалдело смотрел на товарища Максима, который, стоя по стойке смирно, ждал от него указаний, и ничего не понимал.
— Вы чего? — удивленно спросил он.
— Ага, понял, сделаю, — ответил товарищ Максим. И, схватив с пола какую-то одежду, набросал ее сверху на головы пленников.
После чего кивнул Иванову в сторону комнат.
Иванов пошел за ним.
— Мы взяли их в заложники! — торопливо зашептал товарищ Максим. — Чтобы нас на месте не пристрелили... Все равно не уйти. А так мы сможем выдвинуть требования...
— Какие требования? — недоуменно спросил Иванов.
— Не знаю, какие-нибудь... Чтобы денег дали или самолет в Парагвай...
Товарищу Максиму не нужны были деньги и не нужен был самолет в Парагвай, ему нужно было выгадать время, чтобы успеть все хорошенько продумать. Продумать, что и как говорить на допросах в полиции, потому что если говорить складно и всегда одинаково, то есть шанс соскочить с крючка. Представить все так, что это как будто не он, а этот — Иванов. И убивал, и французов в заложники взял. Подставить вместо себя лоха, а самому сойти за жертву. Как будто это тот все затеял и заставил выполнять его приказания, угрожая убить. А что?.. Пистолет у него, это свидетели видели и подтвердят. Вязать — да, вязал он, но заставлял Иванов. Под страхом смерти... И все, и тогда Иванов пойдет “паровозом”, а он в худшем случае соучастником. А в лучшем — вообще свидетелем. Если все хорошо продумать и гладко разыграть.
Главное, чтобы было время...
— Ну что, понял, все понял?
Иванов судорожно кивнул.
— Ты, главное, не бойся, прорвемся, — подбодрил товарищ Максим Иванова. — Здесь — не у нас. Здесь они пугливые — все дадут! Заживем в Парагвае или еще где, как короли. Ты только делай то, что я тебе скажу...
Очень скоро в квартиру позвонили. Культурные французские менты даже в явно сломанную дверь предпочитали вначале звонить.
Снова позвонили.
Постучали.
И стали налегать плечом.
Дверь подалась, но ненамного, на несколько сантиметров, дальше ее не пускал упершийся в стену шкаф.
— Ты знаешь, как по-французски будет заложник? — спросил товарищ Максим.
Иванов отрицательно помотал головой.
— Плохо... Тогда так, берем одного из них и предъявляем фараонам, пока они стрелять не начали. Если покажем, то не будут, побоятся своих зацепить.
Пошли в прихожую!
Иванов пошел.
Товарищ Максим по-быстрому выдернул из-под кучи одежды и развязал одну из женщин.
— На, покажи ее в окно, — тихо сказал он. Сказал оправдательно-испуганным тоном. Значение слов, произнесенных по-русски, пленница все равно не понимала, а интонации должна была. Интонации на всех языках звучат примерно одинаково.