Иванов развернул пистолет в его сторону.

Товарищ Максим стал пятиться назад, стал кивать и, схватив заложников за одежду, подтащил к окнам, расставив посреди оконных проемов и чуть раздвинул шторки.

— Вижу движение в квартире! — доложил один из снайперов. — Кто-то раздвинул шторы в третьем справа окне...

— В четвертом окне человек, — сказал в микрофон другой снайпер...

— Движение за шторой. Возможно, это террорист. Разрешите открыть огонь...

Группа захвата стравила еще несколько сантиметров веревки, отклонившись от вертикали и зависнув спинами над провалом улицы...

Товарищ Максим молча вывернул из руки Иванова пистолет и, на ходу вставляя обойму, побежал на кухню, к единственному окну, возле которого никто не стоял.

Он встал на колени сбоку от окна и очень осторожно отодвинул шторку. Он надеялся, что его не заметят, потому что все должны были смотреть на другие окна, туда, где мелькали фигуры заложников.

Он упер руку в подоконник, поймал в прорезь прицела трубу на крыше дома напротив и завалил ствол чуть вниз, к бесформенной куче тряпья на крыше...

— В окнах какие-то люди, — сообщили в штаб операции.

— Какие люди? Какие там могут быть люди?..

— В каждом окне люди!

— Так, может, это... Может, это!..

Бойцы группы захвата разом оттолкнулись от крыши, упали, но тут же, влекомые веревкой, были притянуты к стене, уперлись в нее ногами и, отпуская само — спуски, заскользили вниз, к окнам...

“Так это же заложники! — сообразили в штабе. — Он поставил к окнам заложников, чтобы перекрыть путь полицейским. Он подставил их вместо себя. Черт побери!..”

— Всем отбой! — закричали командиры. — Немедленно отбой!..

— Отбой! — зазвучал в наушниках приказ. — Всем отбой!..

Приготовившиеся к выстрелу снайперы выдохнули воздух и убрали слегка подрагивающие пальцы со спусковых крючков. Бойцы группы захвата остановились, повисли, бестолково болтаясь на веревках на уровне пятого этажа...

Все остановились...

Но было уже поздно!

Товарищ Максим выдохнул воздух, замер, на мгновенье окаменев мышцами, и плавно, чтобы не дрогнул ствол, надавил указательным пальцем на спусковой крючок.

Выстрел!

И тут же еще один! И еще... Чтобы наверняка!..

Куча тряпья дрогнула, вскинулась и поползла вниз по крыше, оставляя за собой черную мазаную полосу. Из-под нее вдруг выкатилась винтовка с оптическим прицелом и с шумом покатилась по черепице, упала вниз. И следом за ней, проскользнув сквозь прутья ограждения, рухнул вниз снайпер. Он шмякнулся на асфальт и замер, раскидав в стороны руки и ноги.

Все разом ахнули!

Террорист оказался хитрей и опытней, чем можно было предположить! Он оказался дьявольски хитер, потому что смог разгадать замысел полицейских и смог буквально в последние секунды сорвать его. Он закрыл окна, через которые должна была ворваться группа захвата, телами заложников, умудрился распознать замаскированного снайпера и смог попасть в него!..

— Покажись им! — приказал товарищ Максим. И сунул в руку Иванова сочащийся дымом пистолет. — Ну! А то я убью тебя!

Иванов взял пистолет и прошел к одному из окон.

— Встань сзади, — показал товарищ Максим. Иванов встал за заложником.

— Пистолет, подними пистолет! — ткнул себя указательным пальцем в правый висок товарищ Максим.

Иванов приставил ствол к виску заложника.

Товарищ Максим потянул в сторону штору...

Штора открылась. И уцелевшие снайперы, наблюдатели и многочисленные полицейские увидели испуганного, белого, как сама смерть, заложника и увидели террориста, который, прикрывшись заложником, стоял, приставив к его голове пистолет.

“Сейчас он убьет его! — мгновенно поняли все. — Убьет за то, что они осмелились на штурм!..”

Но террорист не стал стрелять, он постоял так не — сколько секунд и, отступив на шаг, скрылся в квартире. И в то же мгновение упала шторка.

Не понять его намерений было невозможно — он предупреждал, что, если полицейские попытаются сделать что-нибудь еще, если сделают хоть что-нибудь, он начнет убивать заложников. Как убил до того снайпера. Убил, как стало теперь очевидным, не для того чтобы предупредить выстрел, для того чтобы предупредить, что не шутит, что умеет стрелять и что готов стрелять. В том числе в заложников.

А раз так, то, значит, заложников взял не псих и не обманутый муж, а взял очень опытный и очень хладнокровный преступник. Ко всему прочему, очень хороший стрелок.

— Уберите снайперов и группу захвата, — распорядился принявший на себя командование операцией один из заместителей главы парижской криминальной полиции. — Мы не можем рисковать своими людьми. И не можем рисковать заложниками. Нам придется вступить с ним в переговоры.

И, помолчав, добавил:

— Судя по всему, мы имеем дело с профессионалом. А может быть, даже с суперпрофессионалом...

Его слова нашли скорое подтверждение. Через два часа криминалисты, проверившие все снятые с перил и ручек дверей подъезда отпечатки пальцев, сообщили, что, наряду с множеством других отпечатков, в подъезде обнаружены отпечатки пальцев Иванова Ивана. Хорошо известного в России, Германии, Швейцарии, а теперь и вот и во Франции профессионального убийцы.

Заместитель главы криминальной полиции прочитал имеющиеся в распоряжении французской полиции данные на Иванова, уже успевшего пристрелить в Париже шесть гражданских лиц и одного полицейского. И теперь вот еще одного — снайпера. И прочитал распечатку справки, полученной по линии Интерпола. Потом прочитал еще раз. И еще раз... Скомкал в кулаке бумагу и бросил ее на пол.

— Тогда все понятно, — сказал он.

И всем все сразу стало понятно. Понятно, почему у них ничего не получилось. И почему не могло получиться...

Потому что это был Иванов. Тот самый Иванов!..

И еще все, от зама главы криминальной полиции до рядового, поставленного в оцепление, полицейского, пожалели, что им так не повезло, что все случилось в их дежурство. Ни раньше, ни позже!..

— ...все потерпевшие были русскими, что позволяет, — монотонно говорил Пьер Эжени.

Но договорить не успел, потому что заседание было прервано. Было прервано в самом начале и буквально на полуслове.

— ...позволяет предположить, что Иванов...

Одним рывком распахнулась дверь, и в кабинет ворвался чем-то очень взволнованный полицейский.

Он не сказал “разрешите”, не сказал “здравствуйте”, а сразу, почти бегом, прошел к Пьеру Эжени. И, склонившись над ним и приблизив губы к его уху, что-то быстро прошептал.