— Но я не могу спрятать тебя, — пробормотала Зигрид. — И чем я буду тебя кормить?

Однако в тот же самый момент, произнося эти слова, она уже разрабатывала стратегию, как безнаказанно взять еду в резервных трюмах «Блюдипа».

Кобан отодвинулся и прислонился спиной к покрытым ржавчиной баллонам с воздухом. Зигрид сделала неловкий знак рукой, обозначая свою капитуляцию, и прошептала:

— Подожди здесь. Я вернусь. Никто никогда не заходит сюда, тебе нечего бояться.

Но она никак не могла уйти. Невидимая нить связывала ее с Кобаном, нить, которую она не решалась порвать.

«Милостивые боги! Мы расстаемся в первый раз за двадцать лет!» — мелькнуло у нее в мозгу.

Потом сознание прояснилось, и девушка сама себе сказала:

«Я теряю голову. Мне едва исполнилось двадцать; первые десять лет моей жизни прошли в приюте, а следующие — здесь, на подводной лодке… Я не могла быть двадцать лет рядом с этим юношей. Это невозможно!»

Но какая-то ее часть отказывалась верить в реальность. Мешало внутреннее ощущение прошедшего долгого времени.

Наконец Зигрид ушла, повесив вещмешок на плечо и неловко стукнувшись о балку. Больше всего она не хотела оборачиваться.

Оказавшись одна в лабиринте, дозорная остановилась и расплакалась. Нервы не выдержали. У нее возникло абсурдное ощущение, что она навсегда покинула родной край. Успокоившись, Зигрид включила лампу и пошла по темным коридорам. Когда подходила к центральному коридору, вдруг поняла, что не знает, как долго отсутствовала. И все не могла отделаться от мысли, что минуло несколько лет.

«Может быть, меня уже объявили пропавшей без вести? — подумалось ей. — Или сочли, что я умерла?»

Да нет, она все выдумывает. Пребывание в запретной зоне наверняка не превысило сорока восьми часов.

Сорок восемь часов? Неужели?

На выходе из туннеля ее ослепил свет неонов. Зигрид пришлось опереться на перегородку, чтобы прийти в себя. Она ничего не узнавала. Что за неприветливый мир окружает ее? Какая-то нора фантастического животного из нержавеющей стали. Или… тюрьма?

Ей понадобилось приложить усилия, чтобы понять, где находится. Да что с ней такое? Это же основной коридор! Коридор, который делит «Блюдип» надвое. Она ходила по нему миллионы раз!

Зигрид нетвердым шагом продолжила путь. Все ей казалось странным: и материалы, и форма. Созданный по последнему слову техники мир был неприятен для чувствительной жительницы Алмоа. Она чувствовала себя здесь чужестранкой. Эти трубы, электропровода… Сплошной металл, пластик, нет ничего натурального. Напрасно она смотрела во все стороны — не видела ни растений, ни цветов…

Она блуждала еще какое-то время, открывая наугад двери, спрашивая себя, где же лес, пруды. И запрокидывала голову, пытаясь под железными сводами разглядеть птиц…

К счастью, Зигрид никого не встретила на своем пути, пока дошла до своей каюты.

А внутри помещения ее снова охватило странное чувство, какое бывает, когда попадаешь не в свою квартиру. И здесь все было незнакомым. И фотографии на стенах, и газеты, сложенные стопкой на прикроватном столике, и книги на полках. Прочла ли она их? Наверное. Но не смогла сказать ничего об их содержании. Словно Зигрид никогда тут не бывала. Впрочем, как можно жить в этой банке, не имеющей выхода во внешний мир?

Зигрид села на край кровати, положила руки на колени, боясь к чему-либо притронуться, как маленькая девочка, приехавшая в первый раз в гости к дяде, живущему в деревне.

Зигрид боялась выйти из каюты. Мир подводной лодки, ставший вдруг чужим, пугал ее. Возникал страх, как бы не потеряться в лабиринтах коридоров. Основную часть времени девушка лежала в кровати, перебирая воспоминания, вызывая ощущения. Порой засыпала, но часто просыпалась. Ей все время снилась Алмоа. Зигрид страдала от того, что не чувствовала больше запаха леса, не могла поднять руки над головой, чтобы «поймать» ветер. Но больше всего ей не хватало Кобана. Порой она даже просыпалась в слезах и с его именем на губах. Двадцать лет, боже мой! Двадцать лет совместной жизни, а потом вдруг внезапная разлука, расставание… Словно пропасть разверзлась в ней, возникло страшное ощущение пустоты.

Утром, увидев отражение в зеркале над раковиной, она себя не узнала. Кто эта девочка, что смотрит ей в глаза с потерянным видом? Зигрид даже дотронулась до зеркальной поверхности, желая удостовериться, что не смотрит на нее из отверстия в стене. Ведь на подводной лодке, где все друг за другом шпионят, это вполне возможно.

С некоторым отвращением она разглядывала незнакомку с белой кожей, со светлыми волосами, такую некрасивую. К счастью, алмоанки не такие. Их кожа приятного голубого оттенка гораздо привлекательнее этих блеклых красок! Почему же зеркало не отражает ее настоящий облик… ее внешность алмоанки?

У Зигрид вдруг застучали зубы — она поняла, что приняла себя за кого-то другого!

Воспоминания Кобана вместо того чтобы ослабеть, стереться, постепенно заменяли ее собственную сущность. Если она не воспротивится, ее «я» растворится, разъеденное имплантатами памяти, которые алмоанец вживил в нее.

— Со временем я стану думать, как Кобан, — прошептала девушка.

Нагнувшись к зеркалу, Зигрид стала рассматривать свое отражение. Теперь оно показалось знакомым, но как-то не хотелось узнавать в нем себя. Не хотелось мириться с бледным лицом, с похожими на паклю волосами. Она не ожидала увидеть такое отражение и еле сдерживалась, чтобы не начать царапать ногтями эту чужую кожу в надежде убедиться, что видит всего лишь маску, которую налепили ей на лицо во время сна.

Ее мучил голод. Зигрид подумала, что, наверное, Кобан так же мучается там, внизу, в заброшенном отсеке. Ей надо пойти и накормить его, иначе он умрет от истощения. Трижды дотрагивалась девушка до ручки двери, чтобы отправиться в камбуз. И трижды замирала на пороге, обездвиженная мыслью, что придется опять идти по тесным, опутанным трубами переходам подводной лодки.

Сам же образ Кобана подвергался странным изменениям. Иногда юноша представлялся как друг детства, с которым она выросла и всем делилась. Однако, как бы близки они ни были, алмоанец оставался все же чужим. Он был мужчиной, она была женщиной. В другие моменты они, наоборот, составляли единое целое, их личности перемешивались. Зигрид знала многое о Кобане, гораздо больше, чем жена знает о муже после двадцати лет совместной жизни. Вот почему в конце концов и начинала принимать себя за него: она имела доступ к самым сокровенным его тайнам, которые обычно никому не рассказывают.

Девушка все еще стояла перед зеркалом, когда дверь открылась. Рыжеволосый юноша стоял на пороге, хмуря брови.

— Ты вернулась? — спросил незнакомец. — Где ты была?