– кок, человек, который обязан кормить команду. И желательно едой свежей и вкусной. Так что Михалыч выполнял прямые свои обязанности, вмененные ему штатным расписанием.

Михалыч быстро размотал дрек и, поплевав на блесну, как на обычного червяка, – рыбацкие привычки сидели в нем прочно, – швырнул тяжелый серебристый стакан за борт. Тот вошел в подкатившую асфальтовую волну без единого звука. Место здесь было глубокое, штурман еще вчера замерил, – сто пять метров. Если зацепится треска в полпуда весом – одному ее не вытащить – вытягивать придется вдвоем.

А треска считается лучшей здешней рыбой. Никакая другая рыба рыбой не считается вообще, даже толстый морской налим и верткая хищница-зубатка, очень вкусная, когда ее снимают со сковородки, только треска.

Михалыч неспешно подергал плетенку, поиграл блесной, ощутил, как у него сладко заныло сердце: так всегда бывает с рыбаком, если, конечно, он настоящий рыбак.

Блесна работала трудно – слишком большая была здесь глубина.

Неожиданно в сотне метров от «Трои» с шумом раздвинулось море, показалась широкая черная спина, похожая на длинную железнодорожную цистерну, спину украшал небольшой косой плавник; раздалось раздраженное хриплое фырканье, в воздух взвился высокий фонтан, и «железнодорожная цистерна» вновь ушла в морскую глубину.

Косатка. Животное хищное, сильное, быстрое. Командир «Трои» Михальчук видел однажды, как стая косаток окружила одинокого, отбившегося от своих кита и устроила вокруг него хоровод. Кит – существо огромное, гора по сравнению с любой из косаток, тремя легкими ударами хвоста может запросто перешибить хребты половине нападавшей на него стаи, вел себя спокойно, уповая, видимо, на свою мощь и массу – к таким горам подступаться опасно. Но косатки так не считали.

Вот одна, вырвавшись из карусели, устроенной вокруг кита, торпедой подлетела к несчастному гиганту и, широко распахнув рот, вырвала у него из бока большой кусок мяса.

В ответ раздался хриплый рев, закончившийся коротким гулким всхлипом – кит захлебнулся водой, кровью, собственным дыханием, болью.

Тишина длилась недолго – через мгновение в кита вцепилась зубами вторая косатка. Снова раздался отчаянный хриплый рев, – гораздо сильнее первого.

Через пятнадцать минут косатки покончили с китом, от гиганта остался только длинный обглоданный костяк: страшное стадо сожрало плавающую гору. Уйти от косаток невозможно, они считаются самыми быстрыми морскими животными в мире – плавают со скоростью курьерского поезда.

На этот раз косаток было только две. Отфыркнувшись, они вновь неторопливо ушли на глубину – похоже, подоспевала треска, скоро, может быть, даже сегодня, начнется ее ход, так что косатки появились тут неспроста.

У трески бывает два хода, один весенний, в апреле, второй летний – в начале июня, когда в Арктике начинает властвовать полярный день. Михалыч появление косаток тоже засек – чутье на рыбу у него развито не хуже, чем у этих железнодорожных цистерн (чутье Михалыч называл чуйкой, выловил это странное словцо с экрана телевизора), поэтому и решил порадовать команду свежей рыбой.

Он поднял блесну десятка на три метров, потом отпустил, точно уловил момент, когда блесна коснулась дна, далекий стук этот засек по толчку, прибежавшему к нему по леске, приподнял серебряный стакан метра на полтора и начал артистически манипулировать им.

Михалыч умел оживлять металл и обычную железную болванку превращать в верткую лакомую рыбу – треска только рот разевала охотно, стремясь прикусить зубами эту резвую рыбеху. В результате оказывалась висящей на тройнике.

Через несколько минут Михалыч сделал резкий рывок, подсек невидимую рыбину и начал проворно вытягивать ее на поверхность. Выводить крупную рыбину со стометровой морской глубины – это совсем не то, что выуживать из какого-нибудь мелкого озерца крокодила килограммов в тридцать – пятьдесят весом.

Туго натянутая леска превращает перчатки в обычную, мелко нарезанную лапшу. Перчаток, которые не могла бы одолеть леска-плетенка, к сожалению, не существовало.

Вытягивая из моря метр за метром леску, Михалыч аккуратно, но очень споро, почти циркачески сбрасывал ее на палубу, следя, чтобы плетенка не превратилась в одну большую бороду, не спетлилась кольцами и не перепуталась…

Все у Михалыча получалось. В результате очень скоро у его ног затрепыхалась крупная, килограммов в пять весом треска.

Но чтобы накормить всю команду сторожевика, надо было поймать рыбин семь, не меньше. Тогда и уха толковая будет и жарево, тающее во рту, получится.

Через несколько минут у Михалыча была еще одна поклевка, он азартно покрутил головой, зыркнул острым глазом в Михальчука.

– Однако, похоже, товарищ командир, что второй ход трески начался, – проговорил он неожиданно жалким тоном.

– Рассчитываешь на подмогу, Михалыч?

– Очень даже рассчитываю, товарищ капитан второго ранга. Команда будет аплодировать командиру.

– Возьми свободного от вахты человека в БЧ-4 – лишь одного, Михалыч, больше дать не смогу и одного – в БЧ-5.

– Маловато, – Михалыч приготовился выклянчить у командира еще пару человек – вдруг удастся? – но командир отрицательно покачал головой.

– Нет и нет, Михалыч. Я понимаю, тебе главное – поймать рыбу и накормить людей, а мне главное – выполнить боевую задачу, – Михальчук подмигнул коку.

– Понял, товарищ командир, – недовольно пробурчал Михалыч, – не дурак.

Дураком Михалыч не был никогда, – а Михальчук, несмотря на то, что был на «Трое» временным, знал кока давно, лет семь, не меньше, и за это время ни разу не наблюдал, чтобы тот попадал в щекотливое положение.

Вторая поклевка принесла Михалычу добычу неожиданную – молодую зубатку – и зацепилась хищная рыбина за крючок-тройник не своим огромным страшным ртом, утыканным ядовитыми зубами, а вялым, болотного цвета, брюхом, набитым всякой падалью.

И начала вываливаться эта падаль прямо на палубу влажными непереваренными кучками. Михальчук невольно поморщился – грязи на палубе он не любил, лицо его при виде рыбацких нечистот, прилипших к боевому металлу, разом делалось холодным, чужим, каким-то замкнутым, – ему невольно хотелось взять в руки швабру и немедленно вымыть палубу, а потом счистить с себя всю грязь, соскрести с рук прилипшую к ним гадость и принять хороший душ.

Кок понял, о чем думает командир.

– Я все уберу, товарищ капитан второго ранга, палуба будет блестеть, как новенькая, – пообещал он, скосил глаза себе под ноги и неожиданно суматошно подпрыгнул: к нему, широко распахнув рот, подползала полудохлая зубатка с вылезшими из орбиты глазами и наполовину вываленным на железо брюхом.

Попадись экземпляр покрупнее, то гадкая рыбина эта, как собака, гоняла бы по палубе и кока и командира, вместе взятых, щелкала зубами и подпрыгивала резво, стремясь ухватить обидчиков-людей за штаны.

Зубы у нее очень опасные, умереть от яда и грязи не умрешь, но болеть будешь долго. Поэтому опытные рыбаки на случай встречи с этим морским чертом держат наготове длинный острый нож и, как мечом, отсекают им голову зубатке. Вместе с ядовитыми зубами.

После этого с рыбой, рождающей внутри человека ледяной холод, можно общаться без особой опаски. Как с каким-нибудь ленивым добродушным карпом из сельского пруда, заросшего тиной.

В прогнозах