другой стороны, жизнь – штука такая, что любит отклоняться от правил. Но и по понятиям, как считают некоторые «ловцы удачи», она тоже не живет. Надо быть тонким знатоком, чтобы разобраться в ней, понять, что к чему, да и то, двинувшись по какой-нибудь приметной, хорошо известной тропке, можно оказаться в тупике или вообще нырнуть в болотное окно.

И хорошо, если будет возможность вернуться назад. Иногда оказывается, что такая возможность отсутствует вовсе. Финита, конец.

Точно также она в своей жизни ступила на ложную тропку и попыталась увлечь за собою мужа, но он по этой тропке не пошел, в результате она мужа потеряла.

Ах, Левка, Левка… Какие же глупые мы были оба!

Пограничники одними из первых в России перешли на контрактную систему службы, и сейчас где-нибудь на конюшне не увидишь пухлогубого паренька с наивным взглядом, родившегося в орловской деревне и одевшего на себя солдатскую обнову по призыву, не знающего, как подступиться к коню, спереди или сзади (в деревнях лошади перевелись уже давным-давно), – таких ребят у погранцов уже нет. В других войсках есть, а у погранцов нет.

Так и на «Трое» не найдешь простодырых конопатых ребятишек, попавших на боевой корабль прямо со школьной парты – здесь служат зрелые мужики с офицерскими звездочками на погонах – не ниже мичмана. Все – контрактники.

Заработок у команды хороший, деньги выдают регулярно, можно и семью содержать, и старушке матери помочь, и на юг, чтобы увидеть настоящее солнце, а не радугу в снегу, съездить: в общем, нищета, худые дни, когда приходилось сидеть на подножных кормах и есть горькую прокисшую капусту неумелого засола, кончились.

Поэтому сегодня пограничникам завидует весь Мурманск – город, наполовину безработный. В последние годы на север обратили серьезное внимание, появилась надежда, что дырявые времена скоро совсем отойдут в прошлое.

Что же касается «Трои», то дырявые времена для ее команды уже кончились, это видно по лицам людей.

Придя в каюту, Ирина протерла рукой иллюминатор – плотное стекло, которое, наверное, даже пулей не пробить, было темным, носило на себе следы самых разных северных морей, видно было плохо. С другой стороны, люди, работающие внутри корабля, на внешний свет не ориентируются, на сторожевике, хотя и стар он, стоят сильные установки, рождающие электричество, корабль на эту энергию только и рассчитывает, и живет только ею: и отопляется, и освещается, и плавает, и огрызается в бою обрубком орудийного жерла, в котором запрятано сразу шесть пушечных стволов.

Нестрашная, внешне безобидная установка эта может запросто разрезать пополам любую плавучую бадью, даже если она будет склепана из сверхпрочных титановых листов. Наверное, может разрезать и каменную скалу, выступающую из воды, обросшую морским волосцом и скользкими, будто бы приклеенными к ее телу водорослями.

Она распаковала одну сумку, в которой хранился легкий, толково сработанный акваланг – между прочим, наш, не заморский, питерские умельцы сделали – не повредилось ли чего?

Нет, все было цело, акваланг мог попасть в минный взрыв и получить только царапины – защищен он был надежно. Во второй сумке находился костюм для плавания, там ломаться было нечему.

Темный иллюминатор неожиданно пробила рогатая полоса розового света, располосовала небо, следом по пространству проскользила голубая дуга, к которой приросло несколько длинных веток. Ирина зажала в себе дыхание: сейчас громыхнет гром.

Но грома не было. Может, это было северное сияние? Нет, огни северного сияния имеют совершенно другой рисунок, да и характеры у молнии и северного сияния разные: молния нагоняет на человека страх, а северное сияние заставляет задуматься над загадкой, которую оно преподносит мыслящему существу. Северное сияние – явление таинственное.

Еще более таинственный свет всю жизнь сопровождает мореходов: например, огни Святого Эльма. Неторопливо перебегающие по перекладинам мачт голубые, розовые, зеленые, оранжевые огни рождаются во время штормов и гроз, живут они и после того, как опасность проходит, вселяют в душу восторг и веру в то, что плавание закончится успешно.

Пространство за иллюминатором вновь разрезала яркая голубая дуга, очень правильная по своему очертанию, будто была проведена по циркулю, через мгновение она обросла сучками, рогульками, ветками, те, в свою очередь, словно живое дерево, выбросили отростки.

Через пару стремительных мигов все пропало – за стеклом иллюминатора плыли грузные тучи ненастного полярного дня. Ирина невольно поежилась: захотелось куда-нибудь к огню, к камину, к костру – не хватало тепла.

Вспомнилось, как однажды они с Левой в горном походе в дождливую ночь спали в одном мешке. Тепло было, хотя и тесно. Для того чтобы перевернуться на другой бок, надо было снимать с мешка клапан и расстегивать чуть ли не до конца молнию, а затем переворачиваться одним общим движением.

Ночью грохотала гроза, небо располосовывали ветвистые молнии, лил дождь, они, несмотря ни на что, не вымокли и хорошо выспались.

Вообще Лева никогда не был человеком, про которого говорят: «Коня налево я направил, а сам направо поскакал» – он готов был делить последнее из того, что у него есть, не умел, как другие, предавать или на ходу, в угоду подувшему ветру, менять свою точку зрения, никогда никого не подводил, протягивал руку помощи всем, кто в ней нуждался, был большим весельчаком.

Это сейчас, на севере, он стал мрачным. Раньше таким не был. В Москве, когда они учились, устраивал всякие розыгрыши, хохмачом был таким, что в него влюблялись не только девчонки, но и парни – почитали за честь водиться с ним.

Как-то они поехали купаться на Речной вокзал – точнее, не на сам Речной, а малость ближе к Москве – на Водный стадион, где имелся очень приличный чистый пляж и собирались любители сыграть несколько партий в пляжный волейбол – на пиво.

А Лева, как на грех, подвернул ногу, выломал себе клюку с веткой-загогулиной, похожей на рукоять и, прихрамывая, первым вошел в вагон метро.

Тут же со своего места поднялся очкастый, тщательно причесанный, очень вежливый юноша, уступил Леве место.

Садиться Лева не стал, на это место усадил девушку, кажется, Наташу Воронько, хохотушку с черными, как маслины, глазами. Леве освободили второе место – сделал это рассеянный студент с учебником химии в руках.

Лева поблагодарил студента, прижал к груди руку с клюкой и на освободившееся место усадил Ирину, третье свободное место, возникшее по знакомой схеме, предложил Гале Радько, а сам стоял до самого «Водного стадиона», хотя у него болела нога и надо было бы сесть, но он не позволил себе этого. Ира знала, что ему больно – видела по глазам, но Лева не произнес ни слова – умел держаться.

Ну а потом, как выражаются шибко грамотные люди, «прошла любовь, завяли помидоры…». Почему они разошлись? Ирина не могла ответить на этот вопрос. Не мог,