Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А когда это наконец произошло, Милкот обвел взглядом расставленные перед нами яства и состроил гримасу.
– У меня сегодня нет аппетита, сэр. Могу предложить вам ножку…
– Что вы собирались мне сказать, перед тем как нас прервали?
Милкот поглядел на меня поверх стола:
– Выбрав Горса, я совершил ужасную ошибку. Напрасно я ему доверился.
– Потому что он сбежал?
– Нет, ситуация еще хуже. Намного хуже. В сундуке Горса я наткнулся на старую пару башмаков с дырявыми подошвами. – Милкот обхватил бутылку так, будто боялся упасть. – Он напихал внутрь бумаги, чтобы башмаки держали форму. Сам не знаю почему, но я вытащил эту бумагу. В одном башмаке лежала всего лишь старая листовка. А в другом – список поручений от предыдущего хозяина Горса, сам по себе вполне безобидный. Однако внизу стояла подпись: «Э. О.».
– Думаете, инициалы означают Эдвард Олдерли?
Милкот кивнул:
– Я в этом уверен.
– Почему?
– У Олдерли была привычка украшать свою подпись завитушками. Когда я одалживал ему денег, он дал мне расписку, и с тех пор я запомнил эти «Э» и «О».
Я оперся локтями о стол и подался вперед.
– Ничего не понимаю. Вы утверждаете, что бывший хозяин Горса – Олдерли? Но они оба делали вид, будто незнакомы?
– Да. И при этом именно Горс обнаружил тело Олдерли в колодце и помог нам перенести его в пруд.
Вдруг мне в голову пришла другая мысль. Словно крупная рыба, она мелькнула на дне мутного пруда, в то время как ее мелкие собратья сновали у самой поверхности. Я высказал предположение:
– Возможно, мажордом Кларендон-хауса объяснит нам, как Горс попал в дом.
– Мажордома я уже расспрашивал. Горса взяли по рекомендации друга ее светлости. Этого человека характеризовали как хорошо обученного и честного слугу.
– О каком друге речь?
– Понятия не имею. Леди Кларендон в могиле. – Милкот махнул рукой, будто указывая на ее местонахождение. – А больше спросить не у кого. Ни одна живая душа не знает, откуда он взялся.
– Тогда кто же на самом деле хозяин Горса? – произнес я. – Очевидно, не лорд Кларендон, хотя именно он платил нашему другу жалованье. Что, если Горс так и остался человеком Олдерли? Но покойнику служить нельзя. А значит…
– Он… Может быть, Горс просто сбежал. Среди прислуги это обычное дело.
– А может быть, Горс покинул Кларендон-хаус, исполняя распоряжение своего истинного господина.
– Истинного господина… – медленно повторил Милкот.
Он уставился на меня. Его красивое лицо выглядело изможденным и было залито нездоровым румянцем. Я забрал у него бутылку и налил вина в оба бокала. Мы вместе выпили.
– Много раз я вступал в схватку с врагом на поле битвы и считал, что просто исполняю свой долг. – Теперь голос Милкота зазвучал тихо и ровно, будто он вовсе не был пьян. – Я сражался на дуэли, потому что честь одной дамы оказалась под угрозой и я должен был защитить ее доброе имя. Но это… это совсем другое дело. Наш враг невидим и вездесущ. На этот раз я не могу встретить опасность лицом к лицу, ведь я не знаю, в чем она состоит и где таится.
«Козу» мы оба покинули в изрядном подпитии. Милкота не слушались ни руки, ни ноги, и он находил это обстоятельство чрезвычайно забавным.
– Откровенно говоря, дражайший Марвуд, я набрался самым непозволительным образом.
– Не могу сказать, что я сам абсолютно трезв. Давайте найдем для вас портшез.
Говорят «In vino veritas»[4]: когда человек пьян, можно узнать, каков он на самом деле. Когда человек неспособен на предосторожности и расчет, видишь его истинное лицо. Если взглянуть на дело с этой стороны, Милкот проявил лишь положительные качества: он был открыт и честен, даже во хмелю не забывал о хороших манерах и разговаривал со мной без тени снисхождения.
Стоянка портшезов располагалась на Чаринг-Кросс. Я нанял один для Милкота и не без труда помог ему туда взгромоздиться. Я велел носильщикам доставить его в Кларендон-хаус, и, хотя путь предстоял короткий, я щедро заплатил им вперед.
Я договорился с носильщиками, Милкот попрощался со мной и задремал в портшезе, а за это время в голове у меня прояснилось. Свежего воздуха и движения мало, чтобы полностью протрезветь, однако все это помогло сгладить самые пагубные последствия опьянения. Я зашагал к дому пешком – Савой отсюда еще ближе, чем Пикадилли.
По дороге вместе с винными парами рассеялась и моя мимолетная веселость. Прежде чем поступить на службу к лорду Кларендону, Горс служил Олдерли. Ни хозяин, ни слуга не сочли нужным довести это обстоятельство до сведения Милкота либо еще кого-нибудь из домочадцев. Но почему? Напрашивался вывод – Олдерли и Горс состояли в сговоре.
Свернув со Стрэнда, я прошел под аркой, ведущей в Савой. Эта часть города освещалась хуже, да и булыжники мостовой здесь были скользкими. Над рекой поднимался туман, расползаясь по округе и заставляя темные силуэты зданий казаться расплывчатыми. Вместе с туманом вокруг распространялось зловоние сточных вод. Оно всегда усугублялось во время отлива, когда обнажалась бо́льшая часть берега.
Тут и там в окнах и над воротами мелькали размытые пятна фонарей. Я брел медленнее и осторожнее обычного, хотя дорога была знакома мне так же, как коридоры и лестницы собственного дома. Постукивание моей трости по булыжникам звучало приглушенно.
Мне не давало покоя что-то, о чем Милкот упомянул во время нашего разговора в «Козе», но эта подробность погрузилась так глубоко в омут моей памяти, что выловить ее оттуда не представлялось возможным. Некоторое время я силился вспомнить, что привлекло мое внимание, но тщетно.
– Господин Марвуд. Сэр.
Голос звучал чуть громче шепота. Он доносился справа, из узкого переулка между двумя зданиями: днем там часто собирались бродяги, особенно во время дождя.
Я замер и обернулся. Вход в переулок в темноте казался черным, будто чернильное пятно.
– Господин Марвуд.
Голос был низким и хриплым.
– Кто вы? – спросил я, покрепче сжав трость и подняв ее над головой, чтобы в случае необходимости использовать вместо дубинки.
– Друг, сэр. Друг. – Мужчина прокашлялся. – Мой хозяин желает говорить с вами.
– В таком случае пусть приходит ко мне днем.
– Нет, сэр, сейчас. Далеко идти не придется. Он…
Незнакомца прервал щелчок щеколды. Звук донесся от калитки в переулке слева: она вела в часть Савоя, отведенную для частных домов, где обитал и я.
Калитка открылась. В