квартиру к Олдерли, чтобы обыскать ее как следует. Как видите, шкатулку я нашел. Она валялась на полу в спальне Олдерли. Но я опоздал. Кто-то добрался до нее первым.

Не переставая жевать, Чиффинч взял шкатулку и принялся разглядывать. Подняв крышку, он спросил таким спокойным тоном, будто речь шла о сущем пустяке:

– Кто сломал замок? Вы?

– Ну разумеется, нет, сэр. – Я попытался изобразить благородное негодование, но Чиффинча, похоже, не убедил. – В понедельник, осматривая тело Олдерли, я нашел в его кармане ключ от этой самой шкатулки. Зачем мне ломать замок?

– Значит, шкатулка была пуста? – продолжал допытываться Чиффинч. – (Я кивнул.) – И кто же ее открыл? – Вдруг его голос зазвучал резче. – Может, все-таки вы?

– Нет, сэр. Клянусь.

Некоторое время Чиффинч испытующе глядел на меня, затем вздохнул и потянулся за очередной виноградиной.

– Тогда кто же это сделал?

– Олдерли незачем было взламывать замок. Возможно, шкатулку открыл Епископ. Я расспросил мальчика, который его видел.

– Какого мальчика? – сердитым тоном спросил Чиффинч.

– Сынишку плотника, который арендует первый этаж дома Олдерли. Мальчик сказал, что в понедельник вечером Епископ вернулся. Сразу бросалось в глаза, что в квартире что-то искали, при этом даже не стараясь замести следы. Все перевернуто вверх дном. Это явно не ограбление – во всяком случае, в привычном смысле этого слова. У Олдерли много ценных вещей, но их не тронули. Остается предположить, что Епископ искал шкатулку, а когда нашел, похитил ее содержимое.

Чиффинч больше не смотрел на меня. Взяв шкатулку, он поворачивал ее то в одну сторону, то в другую, разглядывая узор на крышке. Поставив шкатулку обратно на стол, он взял ключ.

– Можете разобрать, что здесь за буквы, Марвуд?

– Нет, сэр.

Отложив ключ, Чиффинч выплюнул косточки и сунул в рот новую виноградину.

– Я тоже, – небрежно заметил он. – Может, это и вовсе не буквы, а красивый, но ровным счетом ничего не значащий узор.

Пережевывая виноград, Чиффинч пристально глядел на меня. Его глаза казались стеклянными и еще более выпученными, чем обычно. Я понял, что это предупреждение.

– Никому не рассказывайте о своей находке. – Чиффинч вдруг затараторил, будто внезапно сообразив, что опаздывает. – При встрече с лордом Кларендоном про шкатулку не говорите. Пока ему об этом знать незачем.

– Тогда что же мне делать, сэр?

– Приходите ко мне завтра вечером, – ответил Чиффинч, пододвигая шкатулку ближе к себе и накрывая ее руками, будто желая защитить эту вещь от посторонних глаз. – В десять часов высадитесь у Собственной лестницы и попросите позвать меня. А пока никому не говорите ни слова и ничего не предпринимайте, если только не узнаете, где скрывается Кэтрин Ловетт. – Чиффинч сплюнул. – А теперь оставьте меня. Займитесь чем-нибудь полезным. Возвращайтесь в Скотленд-Ярд, к Уильямсону и его писакам.

Мне не терпелось сбежать от Чиффинча. Только выйдя на свежий воздух, я вспомнил, что не сказал ему про чертеж, который обнаружил в кармане плаща Хэксби. Может, оно и к лучшему: мое открытие ничего не объясняло, оно только добавляло этой истории загадочности. Сначала нужно разузнать хоть что-нибудь еще – или от Хэксби, если мне удастся его разговорить, или от Бреннана.

Когда я шел к Скотленд-Ярду через Большой двор, меня догнал один из лакеев лорда Кларендона. Должно быть, после моих регулярных визитов в Кларендон-хаус он запомнил меня в лицо. Ни слова не говоря, слуга поклонился и вручил мне письмо, а потом отошел в сторону и сцепил руки перед собой.

Сломав печать, я развернул письмо.

Уважаемый господин Марвуд!

Горс пропал. Его никто не видел с прошлого вечера. Пожалуйста, отужинайте сегодня со мной. Буду ждать вас в девять часов в «Козе» возле Чаринг-Кросс.

Дж. Милкот

Кларендон-хаус

Сложив письмо, я убрал его в карман. А вот и новое осложнение. Горс произвел на меня впечатление человека прямого, но мне уже приходило в голову, что довериться ему и взять его с собой в нашу вчерашнюю экспедицию было весьма опрометчиво со стороны Милкота. Ушел ли Горс по собственной воле или его заставили силой?

Я жестом подозвал слугу.

– Передайте господину Милкоту, что я приду.

Как подобает хорошо вышколенному лакею, слуга отвесил мне еще один поклон и молча зашагал прочь, даже не дожидаясь чаевых. «Полная противоположность бедолаге Сэму», – подумал я.

Я направился к Скотленд-Ярду, где меня ждали вечные жалобы господина Уильямсона и заунывная рутина «Газетт». Я шел к арке, и тут часы пробили четыре. Я застыл как вкопанный. После секундных колебаний я стал быстро спускаться по общественной лестнице Уайтхолла и сел в лодку, велев отвезти меня вниз по течению, в Савой.

Казалось, Господу сегодня отчего-то вздумалось спуститься с небес и наслать на меня безумие.

Добравшись до Инфермари-клоуз, я обнаружил, что Сэм, ушедший следить за Бреннаном, до сих пор не вернулся и никаких вестей от него не было. Дверь мне открыла встревоженная Маргарет. Я напомнил ей, что Сэм – взрослый мужчина, а не беспомощный ребенок, а про себя подумал, что, если мой слуга опять вернется пьяным, на этот раз ему не избежать моего гнева.

Прежде чем Маргарет успела возразить, я завалил ее распоряжениями:

– Немедленно пошлите за цирюльником, я желаю побриться. Затем нагрейте воды, налейте ее в кувшин и принесите ко мне в спальню, и побыстрее. Достаньте мой лучший камзол и вычистите его как следует, чтобы ни пылинки, ни пятнышка. И моя новая воскресная рубашка должна быть выглажена самым тщательным образом.

Маргарет, похоже, рада была отвлечься. Я уже собирался идти наверх, и тут она отдала мне письмо, доставленное почтовой службой. Мне писал господин Фишер, уотфордский корреспондент господина Уильямсона. Он с сожалением отвечал, что ничем не может мне помочь. Странствующие проповедники в город не заходили, а об Иерусалиме говорят только там, где следует, – в приходской церкви и в освященных часовнях.

Этого и следовало ожидать. Я уже знал, что Уотфорд – это ошибка. Я бросил письмо в кухонный очаг, в котором над огнем грелся котелок с водой.

У себя в комнате я запер сумку Олдерли в платяном шкафу. Если мне удастся найти Кэт, собранные мной вещи ей пригодятся. Следующие полтора часа у меня ушло на то, чтобы умыться, побриться, причесаться, одеться и убедиться, что мой туалет в полном порядке. Встав так, чтобы в зеркале было видно только необожженную сторону моего лица, я нашел свой внешний вид вполне удовлетворительным.

Я повернулся другой щекой и снова взглянул на свое отражение. Оставалось только пожать плечами. Тут уж ничего не