– А что – жара клещу помеха? Ему плевать, где ты родился – в тайге или в столице и чем твой костяной орех наполнен. Хочешь сдохнуть от воспаления мозга – твоё дело! Но не моё! И не жены твоей. Понял?! Я за твоё здоровье несу ответственность, как бы ты ни старался себя угробить! И за его здоровье! – Красный махнул на храпевшего Мышкина. – И за твоё, Очеретня! Достали уже! Детский сад! Вы же взрослые люди, серьёзные институты окончили, а ведёте себя как дети! Ладно, нечего мне тут с вами рассиживаться, вон, уже светлеет.

Старший лейтенант вскочил. Он терпеть не мог, когда «всякие посторонние военные и гражданские» оспаривают простые и надёжные правила по сбережению жизни. Да ещё и смеются! Красный яростно сунул ноги в здоровенные валенки, прыгнул в выходной тулуп, напялил шапку, снова превратился в гиганта:

– Ладно! Алексей, ты в «семнадцатую»? Ребятам привет передавай. Скажи Бабичу, что, если опять от меня спрячется, я ему отрежу кое-что посерьёзнее! На всю жизнь запомнит! Всё, бывайте! До вечера!

– Тварш!.. Здравия же… – сержант Абрамов, сапожник из взвода Филиппова, столкнулся у палатки с бушующим начмедом. – Да ёлки!.. Здравия желаю, товарищи лейтенанты! Докладываю. «Подварки» погрузили. Всё посчитали. На десять минут раньше можно выехать.

– Ну, Вася, давай, до вечера. Вовку не буди. Гурьев сказал не будить, иначе всем раздаст.

– Ну, давай пять… Сержант!

– Чегойсь? Тьфу ты! Слушаю, товарищ лейтенант!

– Хорошо там одевайтесь. Мороз зверский. Берегите лейтенанта! Удачи!

– А чего ж не сберечь? Так точно, сбережём! Не маленькие. Спасибо, товарищ лейтенант!

Всю дорогу от Кирги до Воскресеновки Алёшка дремал. Абрамов был не только классным сапожником, но и заядлым водилой. Ехали быстро, мотор верной «шишиги» ГАЗ-66 тянул ровно, в кабине было тепло и даже уютно.

Думалось. Спалось. Жилось. Или наоборот – кто знает?

Добравшись до Воскресеновки, Филиппов зашёл к командиру заставы № 17 старлею Васе Бабичу, послушал местные байки, рассказал городские новости, попил чаю с лимоном и ждал, пока придирчивый заставский «кусок» примет у Абрамова подваренные валенки.

С этими валенками была целая история. Потомственный сапожник Абрамов ещё по шиноремонту был мастак – в дядькиной артели выучился. Поэтому никто лучше него не умел подваривать валенки – продлевать срок службы этой гениальной русской обуви, дожившей до ремонта с прошлого сезона. Суть процесса заключалась в подварке «на горячо» подошвы из резины. Такие валенки становились тяжелее, но были просто незаменимы для службы на Амуре и Уссури – в слякоть и на «пирогах» такие валенки сохраняли здоровье бойцов.

«Пирогами» называли сырые места, наледи, намороженные в местах выхода тёплых и даже горячих родников, бьющих со дна Амура. Даже в двадцатиградусные морозы родники размывали метровый прибрежный лёд и растекались под снегом. Такие сырые участки могли быть десятки, изредка сотни метров в размерах – обходить их было неудобно. Как раз «абрамовские водостойкие» валенки и выручали.

С первыми настоящими морозами лейтенант Филиппов стал развозить полезный груз по «речным» линейным заставам. Кроме того, по графику несения боевых дежурств ему предстояло в очередной раз отдать личный боевой долг по охране границ нашей крайне бескрайней Родины – как раз на семнадцатой заставе.

Все командированные должны были лично выходить на охрану границы. Эти наряды на охрану записывали в Чёрную книгу – книгу службы охраны границы, которая была своеобразным подобием флотского судового журнала. В Чёрную книгу вносили все виды службы, даже выходные дни солдат и сержантов, а прикомандированных посылали в удобное время или дозором по флангу, или в наряд по проверке службы. А фланги на заставах были немалые – если застава располагалась в условном центре охраняемого участка, то влево или вправо могло быть и пятнадцать, и двадцать километров. На заставе № 17 левый фланг был семнадцать километров, а правый – двадцать два. Туда и обратно даже летом было чувствительно, осенью тяжко, а зимой прошагать сорок четыре километра, да при развесёлых минус двадцати с бодрящим ветерком, – заранее впечатляло.

Даже очень.

5

«Шаг-шаг, шаг-шаг. Быстро шагается – ребята тропу натоптали, снега нет, идти легко. Хоть бы снег выпал – тогда в тулупе было бы совсем по-зимнему. А то прусь, как белая ворона. Тулуп – незаменимая вещь! Походная печка. Внутри мохнатый, шее щекотно. Воротник поставил – только пар наружу. Вон как обмёрз мех. Градусов двадцать мороза, не меньше. Амур ещё не встал, дышит, берег заиндевел весь. А нет – вон уже языки льда вдоль берега. Ветрено. Красиво. На камышах белые кристаллы. Как там Галилео Галилей писал герцогу? Нет, какой же умница, простой укладкой брусчатки растолковал форму снежинок. Именно шестиугольники. И все разные. Максимальная площадь минимальным числом многоугольников и без пустот раскладки. Красота и логика, скрытая в обычном снеге. Ну да, зародыши кристаллов. Шестиугольно, свободно растут водородные связи. А какие связи – когда ребёнок в животе? Ну что он там думает? У Зоси живот ходуном. Ребёнок внутри ворочается. Если ухо приложить – такой раздутый мячик. Вдруг – бум! – коленка или пятка. А если попа – ого как видно. Гуднуть туда – внутрь – поздороваться: “Привет, дочка! Или сын?” Судя по размеру попы, дочка.

А назвать как? Так, Алексей Анатольевич, овраг обходить будем или вдоль берега переться? А давай!

Ну-ка? Сейчас-сейчас… Сейчас… Вроде держит лёд.

Молодой лёд крепкий. Мелкокристаллический. Это к весне вырастают кристаллы льда – шестигранные, словно карандаши, столбики. Тоже шестигранные.

Те же водородные связи. Весной на такой лёд не встать – распадётся со звоном, будто люстра хрустальная. В магазине на Шолом-Алейхема видели с Зосей такую – вся из висюлек, с такими смешными острыми кончиками. Рукой провести – звенит-звенит. Красиво. Никогда такую не видел. Зося хотела купить – может, через полгода. Привезём в Залесск.

Не знаю, вроде ж Сова обещал, что квартиру дадут.

Письмо прислал. Молчит, как сова, да всё понятно. Не полетела Лунная ракета. Нехорошо. Такая большая. Такая… Мечта. Толком рассказать нельзя.

И по телефону нельзя. Вроде движки в рассинхрон, судя по “в нашем ДК народный оркестр всё вразнобой играет”. Ушла «за бугор». Жалко. Там ребята рубятся, а я здесь… Окуньки. Окуньки подо льдом.

Сантиметра полтора лёд, не толще – а в тулупе такого дядю держит. Так, не поскользнуться. А то никакие валенки не спасут.

Шаг-шаг, шаг-шаг. Хорошо шагается. Только холодно. Камыши жёлтые, мороз белый, небо голубое-голубое, а у горизонта – молоко светится. Это снег вьётся – мороз