– Я не о том, – Карл сузил глаза, – отмазку любой грамотный адвокат тебе нарисует. Да и судьи на твоей стороне окажутся, если похитителя девушки завалишь и жизнь ей спасешь. В крайнем случае дадут условный срок. Но после этого ты уже не сможешь больше притворяться слепым. Расшифруешься. А это круто твою жизнь изменит.

– Может, оно и к лучшему, – произнес Николай, снимая темные очки.

– Железовскому не давай понять, что ты его и меня страхуешь.

* * *

Ветер продувал высокую дорожную насыпь так сильно, словно ее засунули в аэродинамическую трубу, даже тяжелый «Гранд Чероки» раскачивался, словно легкий «пляжный» джип. Вадик, водитель Артиста, спустился с откоса, здесь внизу царило затишье, только сверху долетал свист обтекавшего стальные ограждения дороги воздуха, да иногда сыпало песком. Вадик из темноты, задрав голову, смотрел на освещенный изнутри джип. Его глаза не выражали никаких эмоций, он просто ждал, когда хозяин позовет его, и боялся пропустить этот момент. Кто ж знает, что взбредет в голову Артисту: посигналит, моргнет фарами или просто махнет рукой? Артист поднес к уху мобильник, недолго с кем-то поговорил. Пашка-Крематорий сидел в это время тихо-тихо.

«Сейчас босс позовет? Кажется, собрался светом моргнуть! – Вадик даже шаг вперед сделал. – Нет, толкуют о чем-то».

О чем толкуют, Вадик не задумывался, даже если бы и сидел он в машине, то постарался бы не слышать, думал бы о своем. Чужие секреты ему ни к чему. Что скажет босс, то и исполнит, а зачем так надо, лучше не спрашивать и не пытаться понять. Уже не первый «браток» из бригады Артиста исчез, растворился в воздухе, словно и не было «пехотинцев» на свете. И исчезали, как правило, любопытные и гордые.

Артист, окончив говорить, размотал с мобильной трубки похрустывающую ломкую пластиковую ленту, прикрывавшую микрофон, и тут же отключил аппарат.

– Деньги, говорит, нашел. Ты уверен, что их Карл притарабанил?

Пашка-Крематорий лениво потянулся, слегка опустил стекло и выбросил в ночь окурок.

– Больше некому. Я просчитал, что такую сумму Железовский за день не соберет.

– Смотри, не ошибись. – Артисту хотелось сплюнуть после разговора с бизнесменом, но ветер дул со стороны окна, и он не рискнул, сглотнул.

– И Карлу их взять неоткуда, только из общаковых.

– Ты уверен?

– Когда спешишь, а Карл спешит, используешь самый быстрый вариант. У Карла «филки» на руках были, он их и взял. Долго не думал.

– Складно у тебя получается, – наморщил лоб Артист.

– У нас, – поправил Пашка. – Когда общак завернем на американский проект, тогда у нас в нем своя доля появится. И никто о ней знать не будет. Никто не предъявит.

– Стремно, – честно признался Артист.

– Оставь, – беспечно махнул рукой Пашка-Крематорий, – кто они такие – старики, чмо с ног до головы татуированные, на понятиях свернутые. Что ни предложишь, им все западло. Сколько ты бабла уже на общак отстегнул, а своим для них не стал, хоть и коронован на вора. С тобой на воле считаются только потому, что бригада за тобой стоит. А заедь на хату, тебе шконку у окна не предложат. Сразу спросят: «где сидел?», «какую зону держал?». «Не сидел! Тогда ты не вор, а простой мужик». Они – старые, мы – молодые, потому нам и проиграют. Закон такой в природе есть. Приходит время, и молодые волки вожака стаи на части разрывают, стоит ему ошибиться.

– Завтра, как будет завтра? – тер небритую щеку Артист.

– Все у нас завтра получится. Всех разведем. Они думают, что в шашки играть сели, а мы их – доской по голове. Двести пятьдесят тысяч – мелочь, из-за них и мараться не стоит. Общак на кон поставлен, кто его контролирует, за тем и сила. Сила в деньгах, Артист.

– Да… в деньгах…

– Не мандражируй, то, что ты Карла подставил, никто не узнает, его свои же на части порвут. И сделают это по понятиям. Он не рискнет «куклу» Железовскому подсунуть, тот сам этого не допустит. А когда общаковые деньги ментам попадут…

Артист выщелкнул из мобильника карту и выбросил ее в окно, затем коротко просигналил.

– Перестраховщик, – засмеялся Пашка. – Кого на деньги завтра нацелишь?

– Есть один, – коротко ответил Артист, глядя на перелезающего через дорожные ограждения Вадика.

– Его? – удивился Пашка.

– Я б и его пристроил, но рано еще.

Что произошло с ней после того, как очутилась в машине, Светлана Железовская воспринимала лишь отрывочно. Да и все увиденное, услышанное ничего не могло прояснить.

Вот промелькнул светофор… Вот машина повернула… Чужая рука щупает ее пульс, и звучит голос:

«Ты на деление „машинки“ смотрел, когда ширял ее? Если сдохнет…»

Затем вновь забытье, лишь изредка прерываемое пришедшими из воспоминаний обрывками оперных арий. Они возникали как вспышки, одновременно и звуком, и светом…

Ярко освещенная сцена, солист, над оркестровой ямой темным силуэтом возвышается дирижер, вознесенная над головой палочка, и обрушивался водопад музыки, прозрачный и светлый. Голос солиста завораживал, и вот уже казалось, что итальянские слова, загадочные и таинственные, становились понятными…

«О чем это он? О любви? Измене?»

Светлане не хотелось выбираться из теплого, уютного и всепоглощающего видения, но она открывала глаза. Музыка еще звучала в ее голове, постепенно затухая, а глаза уже видели реальность. Тесный салон микроавтобуса, окна, неплотно прикрытые темными экранами, и лицо склонившегося над ней мужчины. Музыку окончательно заглушил неприятный высокий голос:

– Какое, на хрен, сдохла? Ей еще вколоть надо, видишь, очухивается.

«Почему он кричит? – не могла понять Светлана. – Ведь идет концерт, и нужно сидеть тихо-тихо, даже кашлянуть нельзя… Но куда же подевался солист? Где сцена, оркестр?»

– Николай, ты где? – тихо позвала она и пальцами попыталась словить его ладонь, как он сам делал это в театре.

Однако вместо руки Бунина, разгоряченной, сухой, ей попалась влажная от пота, покрытая жесткими волосками рука. Она дернулась, на грудь ей навалилась тяжесть, и тут же девушка почувствовала, как что-то протыкает ей кожу на локтевом сгибе.

– Не дергайся, иглу сломаешь, – прошипели ей на ухо.

Голова закружилась, расслабились все мышцы, не стало сил даже поднять безвольно свесившуюся руку. За окошком мелькнула неоновая, переливающаяся синим и красным светом реклама, пронеслась, закрутилась и погасла…

Светлана сидела на заднем сиденье микроавтобуса с широко раскрытыми, но ничего не видящими глазами.

– Теперь порядок, – удовлетворенно крякнул худощавый мужчина с впалыми щеками и завернул использованный шприц в обрывок газеты, – слышь, Валик, закурить мне подбрось, я сигареты на панели забыл.