– Мне удалось встретиться с фельдшером, мужчиной из бригады, что забирала Капустину. Так вот, в машине вместе с ними ехала, как они поняли, родственница роженицы. Молодая девушка, на ней была коричневая дубленка с капюшоном, поэтому лица он не разглядел. Но мы же знаем, что золовка к Капустиной приехала уже в перинатальный центр, ее не было в квартире, когда приехала «Скорая». Так что это, вполне вероятно, и есть убийца…

– Коричневая дубленка, белая шуба… – вздохнул Валерий. – Если среди этих двух подозрительных людей нет переодетого мужчины, значит, убийца – женщина.

Принесли суп. Ели молча, каждый думал о своем. Потом обсудили список знакомых Платонова, Ребров взял на себя вопрос общих знакомых Власовых, Врадия и Платоновых. Никита же мечтал как можно скорее встретиться со своей девушкой-ядерщицей, только эти мечты и предвкушение приятного вечера в ее обществе как-то сглаживали общее негативное впечатление от хода расследования. Ведь они с Ребровым, по сути, стояли на месте. Ни одной зацепки. Ничего! Еще это препятствие, заключавшееся в запрете свободно видеться и допрашивать одну из самых важных свидетельниц – Ольгу Корнетову. И как он пошел на это? Почему согласился? Хотя вот почему: во-первых, его об этом попросил коллега Михаил Алексеевич Островский, которому он был должен. Они же все люди, а потому должны помогать друг другу. Быть может, когда-нибудь ему поможет и сам Бронников, жизнь-то, она длинная, всякое может случиться. Да и ничего криминального в том, чтобы лишний раз не тревожить Корнетову, нет. К тому же алиби у нее железное. Единственное, в чем она могла бы помочь, так это вспомнить что-нибудь из своей жизни или жизни бывшего мужа, что могло бы навести следствие на важное событие, указать на улику или, самое важное, понять мотив убийства.

– Знаешь, я, пожалуй, не стану ее лишний раз тревожить, – озвучил он конец размышлений Реброву, заканчивая ужин и промокая губы салфеткой. – Уверен, она и без того двадцать четыре часа в сутки думает о своем Николае и мысленно вычисляет убийцу. И если бы она что-то вспомнила, то давно бы уже поделилась этим с Бронниковым. А ты как считаешь?

– Полностью с тобой согласен, – понимая, о ком идет речь, сыто вздохнул Валерий, отодвигая от себя тарелку. – Хорошо. Значит, завтра я займусь этой девушкой в белой шубе. Созвонюсь с золовкой Капустиной, договорюсь с ней о встрече.

– Я бы на твоем месте не предупреждал ее о визите. Надо бы просто нагрянуть… Хотя не факт, что она все это время проводит в квартире Капустиной. У нее же и своя жизнь имеется. Ладно, Валера, действуй по обстоятельствам.

Они еще немного поговорили, потом попрощались, пожав друг другу руки, и каждый отправился по делам.

Влюбленный Никита мчался по улицам Москвы с таким радостным чувством, прежде им неизведанным, что ему хотелось петь. Но петь он не мог и не умел, а потому просто улыбался. Он и не знал, что такое вообще возможно – быть счастливым и радоваться жизни. Он с подросткового возраста привык четко выполнять какие-то обязанности, соблюдать во всем порядок и действовать по правилам, которые определили сначала родители, а потом педагоги и начальство. Он всегда знал, что живет правильно, выполняет все по совести, но никогда ему все это не приносило радости. Только удовлетворение от сознания того, что он все выполнил так, как нужно. Не особо эмоциональный, он и с девушками встречался потому, что этого хотела его мама, мечтавшая о том, чтобы сын женился, чтобы поскорее появились внуки. Все очень просто. Чтобы было как у всех. Родители подарили ему квартиру, сам он купил в кредит хорошую машину. В Барыбино все вместе построили двухэтажную дачу. Ну что еще нужно для полного счастья? Только жениться на хорошей девушке. Но с девушками у Никиты как-то не получалось. И не потому, что он какой-то не такой, просто его постоянно вызывали на работу, а потому все редкие свидания, которые случались в его жизни, срывались. Девушки обижались и исчезали.

С Людмилой все было иначе. Он и не знал, что между мужчиной и женщиной могут быть такие простые и доверительные отношения. Что они могут буквально за пару дней стать самыми близкими людьми! Они очень хорошо понимали друг друга, несмотря на то что Люда была человеком ученым, ее голова постоянно занята какими-то мыслями. Казалось, что появление Никиты тоже благотворно повлияло на ее жизнь, она словно бы успокоилась, что нашла своего человека, и теперь тоже поняла, что такое счастье. Во всяком случае, она призналась ему в этом чуть ли не со слезами на глазах. И ведь с этого момента все изменилось вокруг. Даже декабрьский морозный воздух показался Никите сладким, вкусным. Он, вдыхая его с наслаждением, быстрым шагом шел от машины к дому, где проживала его любовь. Воспользовавшись своим ключом, вошел в подъезд, быстро поднялся и позвонил в дверь. Больше всего он боялся, что ее не окажется дома. Что он ее вообще придумал. Что она приснилась ему. Но когда он услышал шаги за дверью, даже замер, перестал дышать. А если дверь ему откроет кто-то другой? Другая? Но дверь открыла она. Он вошел, и она крепко его обняла. Возможно, тоже думая в эту минуту, что это, к счастью, он, именно он, Никита, а не тот, кто мог бы присниться ей в волшебном женском сне…

– Я так соскучилась!

– Я тоже!

Конечно, она ждала его с ужином. Он честно признался ей, что был страшно голоден, а потому поужинал в кафе с коллегой. Они же поклялись говорить друг другу только правду.

– Тогда чай с печеньем, да?

За столом она первая начала говорить о том, что волновало ее больше всего: об убийстве Николая Врадия.

– Я думаю, что убийца сбежал в машине «Скорой помощи». Вот к такому выводу я пришла, анализируя все то, что мне известно о перемещениях людей в нашем подъезде в более-менее подходящем периоде времени до момента убийства и после. Подозреваю… Тебе с молоком? Сейчас, минутку… Так вот, подозреваю, что человек, который вошел в подъезд, то есть убийца, сначала пришел в одной одежде, а вышел в другой. Он переоделся. Вот так. И исчезнуть он мог, незаметно нырнув в машину «Скорой помощи».

– Так оно и есть, – согласился с ней Никита. – Женщина, которая сопровождала роженицу Капустину…

– Машу?

– Да. Так вот, она не была ее родственницей, хотя и представилась.

– Ну вот, я же говорю, это она! Получается, что она выстрелила, потом,