– И что я должна понять? – хмыкнула я.

– Мыши, например, обитают на нашей земле. Но где-то присутствует особая мышиная область. Там эти мыши живут в какой-то иной ипостаси бытия. Земной шаман попадает в эту область. Старуха больна горлом. На нашей земле это мышь, которая попала в силок, поставленный ребятишками. Можно лечить ее двояко: либо врачевать ее шаманством, в той особенной области, пока не лопнет силок здесь, либо мышь убежит, и старуха, опять-таки, излечится там. Шаману дают в уплату мясо, но в ином мире оно превращается во что-то другое. В сухие листья, например.

– Это что, краткий курс шаманства? – усмехнулась я.

– На самом деле я процитировал вашего философа Лосева, который, в свою очередь, цитировал этнографа Тан-Богораза.

– Вот как, – кивнула я в некоторой досаде. – Знаешь, Максимильян, иногда ты странно проговариваешься. Что ты сейчас имел в виду, говоря «ваш Лосев»? Он – русский философ, а ты кто? Немец? Ах, ну да, ты же ангел.

Я, по обыкновению, начала злиться, а он сказал, улыбаясь:

– Ангелы спускаются на землю, чтобы найти родственную душу и охранять ее.

– Отлично. Знаешь, что я скажу тебе: двое чокнутых за короткий промежуток – серьезное испытание.

– Гони прочь колдунью. От нее никакого прока, – кивнул он. – А вот о словах Клима стоило бы задуматься.

– О каких словах?

– Ты забыла, что значит его карта. Он – гроза колдунов и магов. И в святую инквизицию ему прямая дорога.

– Ты хочешь сказать…

– Будь осторожна. Доверяй только себе.

– Отличный совет.

Я стала подниматься из кресла, когда он вдруг спросил:

– У тебя была в детстве подвеска? Знак бесконечности? Восьмерка, лежащая на боку?

– Ничего у меня не было, – отрезала я, а сердце вдруг заныло. – При чем здесь подвеска?

– Ни при чем, – пожал он плечами. – Просто спросил.

Я поспешно покинула кабинет, боль в груди стихла и теперь была ноющей и, казалось, не пройдет никогда. По коридору шел Димка.

– Выглядишь измученной, – заметил он, с беспокойством глядя на меня.

– Неудивительно. Ты читал Лосева?

– Нет. А что?

– По-моему, он такой же псих, как и наш Джокер. Или у меня просто мозгов не хватает понять, – в досаде покачала я головой.

– О чем вы говорили?

– О многослойности мира. Чтобы вылечить здесь старуху, надо выпустить мышь там. Как-то так…

– Ну да… Вся магия на этом строится. С чего вдруг он решил тебя просветить?

– И он не любит колдуний.

– И правильно. Их, кстати, никто не любит. Но многие боятся.

– Бергман?

– Конечно, нет, – засмеялся Димка. – Колдуны по большей части безобидные идиоты, считают себя слугами дьявола, несут ему дары и выпрашивают что-нибудь взамен.

– У меня такое чувство, что вы решили меня доконать, – сказала я с печалью.

Тут из кабинета появился Максимильян.

– Клим звонил, – сказал он, подходя к нам. – Он следует за Зориным, а тот, судя по всему, направляется сюда.

– Узнал о том, что мы были в его квартире?

– Сегодня он не ездил туда.

– Сосед мог позвонить…

– Сейчас узнаем, – пожал плечами Максимильян, и мы направились в кабинет, где он обычно принимал посетителей.

Только мы устроились на своих местах, как в дверь позвонили, после чего Лионелла связалась с Бергманом.

– К вам человек, назвался Зориным Максимом Александровичем.

– Проводите его наверх, – ответил Максимильян.

Появление Зорина мы ждали в молчании, я гадала, что скажет ему Бергман, и радовалась, что мне ничего объяснять не придется.

Дверь распахнулась, и в кабинет влетел Зорин. Я испугалась, что он, чего доброго, накинется на нас с кулаками (я, как нарочно, сидела ближе всех к двери), но он повалился в кресло, закрыл глаза и пробормотал:

– Максимильян Эдмундович, вы должны мне помочь.

– Если это в моих силах, – ответил Бергман.

– На вас вся надежда, – продолжил Зорин жалобно. – Вокруг меня черт знает что происходит. Извините… Я хочу, чтобы вы работали на меня. Это вовсе не значит, что вы должны отказать моей теще. Нет-нет. Я уверен, все это звенья одной цепи…

– Мы не можем дать свое согласие, не зная, в чем состоит ваше дело. Но готовы вас выслушать.

– Я… Вы ведь в курсе, моя теща в больнице.

– Разумеется.

– Кто-то испортил в ее машине тормоза. И эта старая дура подозревает меня. Она мне звонила, проклиная на чем свет стоит. Я убил ее дочь, а потом решил и от нее избавиться. Полный бред…

– Почему же? – вежливо возразил Бергман. – Определенная логика здесь все же есть.

– Никакой логики…

В этот момент в кабинет вошел Клим, устроился рядом со мной, закинув ногу на ногу. Взгляд Зорина испуганно метнулся от него к Бергману.

– Послушайте, против нашей семьи плетут заговор. Когда я узнал, что старуха в больнице… в общем, я решил, она долихачилась. Носится как… вы не представляете, сколько раз ее останавливали за превышение скорости. У нее друг – начальник в ГИБДД, помешан на ее таланте, или что там у нее есть… Иначе бы она давно лишилась водительского удостоверения. Так вот, я был уверен, что это целиком и полностью ее вина. Но теперь… – Зорин покачал головой с разнесчастным видом.

– Теперь вы, как я полагаю, готовы согласиться со злым умыслом?

– Вот именно.

– И что же повлияло на ваше мнение?

– Меня хотят обвинить во всех смертных грехах, выставить убийцей и жены, и тещи.

– Кто хочет? – невинно поинтересовался Максимильян.

– Понятия не имею. Поэтому я и пришел к вам. Найдите негодяев…

– Мы, собственно, только этим и заняты.

– Вы не поняли… – Зорин полез во внутренний карман пиджака и достал пакет, из которого вынул шелковый платок и аккуратно положил на стол перед Бергманом. – Вот.

– Что это?

– Платок моей жены. Он в крови. Видите? Я уверен, если платок… в общем, я уверен, на нем кровь моей жены.

– И что это значит?

– Вы что, издеваетесь? Меня подставляют. Теща с ее безумными обвинениями, а теперь еще и платок.

– Вы уверены, что это платок вашей жены? Обычно мужчины не очень обращают внимание на подобные вещицы.

– Согласен. Особенно если этим барахлом забита вся гардеробная. Этот платок мы покупали вместе. Летели на Мальдивы, у нас оставалось время, и мы зашли в магазин. Платок фирменный, впрочем, других у жены нет. И он стоит чертову кучу денег. Пятьсот евро. Можете себе представить? Пятьсот евро вот за эту тряпку, черт знает из чего сделанную. Неудивительно, что я его так хорошо запомнил. Он мне еще месяц в кошмарах снился.