– Скорее всего так и будет.

– Мне всегда хотелось стать археологом. В смысле, когда я еще не была учительницей. Прошлые жизни, о которых мы ничего не знаем... И каждый думал, что его жизнь – самая важная из всех. Прямо как мы. – Дженни поежилась и смущенно улыбнулась. – Даже знобить начало. Но все равно это меня так увлекает...

Хм-м, интересно... Может, она что-то слышала? Уж не намек ли это на мое собственное участие в дальнейшей судьбе некоторых мертвецов? Хотя нет, не похоже.

– И что же вас остановило? Почему вы не стали археологом?

– Наверное, мало хотела. Вот и оказалась теперь в школе. Да вы не подумайте, мне очень нравится. Только иногда... понимаете... бывает, спросишь себя: «А что, если?..»

– Вы и сейчас могли бы пойти поучиться.

– Нет, – ответила она, все еще поглаживая каминную полку. – Той Дженни уже нет.

Довольно странное высказывание...

– Что вы имеете в виду?

– Ну, вы сами знаете. Шансы выпадают в свое время. На развилках, что-то в этом роде. Ты принимаешь одно решение показываешься на одной дорожке. Примешь другое – совсем иной путь.

Она пожала плечами.

– А археология... Она-то и была той дорожкой, на которую я не свернула.

– Вы не верите, что все можно начать сначала, если бы выпал такой шанс?

– Ничего начать сначала нельзя, можно только сделать по-другому. Стоит принять иное решение, как жизнь никогда уже не повторится.

На лицо Дженни набежало облачко, и, смутившись, она отняла руку от камина.

– Господи, что я болтаю? Извините! – рассмеялась она.

– Ничего, – ответил я, но девушка уже выбиралась наружу.

Я неторопливо вышел следом, рассматривая ее затылок и заодно давая ей время стряхнуть с себя мрачноватые мысли. Под белокурыми волосами виднелась загорелая и гладкая шея, а на ней мягкий пушок, узкой полоской исчезавший под воротом блузки. Меня вдруг потянуло к нему прикоснуться, и я с усилием отвел взгляд.

Когда девушка обернулась, я вновь увидел ее жизнерадостное лицо.

– Как вы думаете, вино уже охладилось?

– Есть только один способ проверить.

Мы вернулись к шлюпке и вытащили бутылку из озера.

– Вы уверены, что вам можно? – спросил я. – Я ведь еще и минералку прихватил...

– Нет-нет, пусть будет вино, спасибо. Я с утра уже укололась инсулином. С одного бокала ничего не будет, – улыбнулась она. – К тому же со мной врач.

Мы выпили вина, сидя на отмели под ивой. После возвращения с развалин дома мы почти не разговаривали, хотя молчание вовсе не было тягостным.

– А вы не скучаете по городской жизни? – наконец спросила Дженни.

В голове мелькнула мысль о недавней поездке в лабораторию.

– До самого последнего времени – не скучал. А вы?

– Не знаю. Есть немножко ностальгии по кое-каким вещам. Не по ресторанам или барам, а скорее не хватает... деловитой суеты, что ли. Впрочем, к сельской жизни я уже начала привыкать. Пожалуй, дело в смене ритма, вот и все.

– Думаете вернуться когда-нибудь?

Дженни посмотрела на меня, потом перевела взгляд на воду.

– Не знаю. – Она сорвала травинку. – Тина вам много рассказала?

– Совсем немного. С вами что-то приключилось, а вот что конкретно...

Дженни усмехнулась, пощипывая стебелек.

– Верная подруга, – прокомментировала она суховатым тоном, хотя и без озлобленности.

Я промолчал, давая ей время решить, стоит ли продолжать.

– На меня напали, – наконец сказала она, не отрывая глаз от травы. – Года полтора назад. Сходила с друзьями в одно место, а по дороге домой поймала такси. То есть все как полагается. На улицах небезопасно и так далее. Мы отмечали чей-то день рождения, и я, наверное, немножко перебрала. Задремала в машине, а когда проснулась, шофер где-то припарковался и уже лез ко мне на заднее сиденье. Я стала отбиваться, а он начал меня бить. Говорил, что зарежет, а потом... – У нее прервался голос, и она на секунду замолчала. Затем взяла себя в руки. – До изнасилования не дошло. Я услышала рядом чьи-то голоса... Понимаете, он поставил машину на пустой парковке, а туда вдруг зашли какие-то люди. Чистая случайность. В общем, я начала орать, бить ногами по стеклу, и он перепугался, выпихнул меня из машины и уехал. Полиция сказала, что мне очень повезло. Что правда, то правда. От всей истории осталась только пара царапин да синяки. Могло быть хуже, гораздо хуже... Тогда я даже не понимала, как мне повезло. Просто было очень страшно.

– Его поймали?

Дженни покачала головой.

– Я не сумела описать его подробно, а уехал он так быстро, что никто не успел заметить номер. Не знаю даже названия компании, потому что остановила такси на улице. В общем, он все еще там, где-то ездит...

Она швырнула травинку в воду. Стебелек остался плавать, почти не исказив зеркальную гладь.

– Дошло до того, что я боялась выйти на улицу. Боялась не его конкретно, а просто... всего боялась. Будто... понимаете, если такое вдруг случилось один раз, то может произойти снова. В любой миг. Словом, я решила убраться из города. Куда-то уехать, чтобы зажить тихо и спокойно. Увидела в газете объявление и вот очутилась здесь. – Дженни криво улыбнулась. – Удачный ход, а?

– А я рад, что так вышло.

Слова вылетели сами, без моей помощи. Я тут же отвернулся и стал пялиться на озеро. Готов смотреть куда угодно, лишь бы не на нее. «Идиот! – кипело внутри. – Кой черт тебя за язык дергает?!»

Посидели, помолчали. Наконец я рискнул повернуть голову и увидел, что Дженни за мной наблюдает.

Неуверенная улыбка. А затем она спросила:

– Хотите чипсов?

Минута неловкости миновала. Облегченно выдохнув, я потянулся за вином.

В последующие дни этот вечер я вспоминал как последний проблеск голубого неба перед штормом.

Еще неделя прошла как в забытьи. В воздухе витало подспудное напряжение, пока все ожидали развития событий.

Ничего, однако, не случилось.

Своим унынием и вялостью общее настроение напоминало местный пейзаж. Погода стояла по-прежнему жаркая и безоблачная, без каких-либо намеков на грозовые тучи. Полицейское расследование методично копалось в деталях, так и не выявив никаких новых сведений о жертве или преступнике, в то время как улицы поселка заполнил шум и гам, потому что каждый ребенок школьного возраста считал своим долгом отпраздновать начало долгих летних каникул. Что до меня, то я вернулся к обычному графику приемов. И пусть к Генри записывалось больше пациентов, а в лицах ходивших ко мне больных читался холодок отчужденности, я решил не обращать на это внимания. То, что сейчас происходит, – моя теперешняя жизнь, а Манхэм – как ни крути – мой теперешний дом. Рано или поздно все закончится, и тогда вернется хотя бы некое подобие нормального состояния.