Во втором акте пьесы звуковой ряд стал более насыщенным. Он по-прежнему состоял из звуковых эффектов, но это была настоящая музыка, гениальная и неповторимая.

После спектакля Эва и Ларс прошли за кулисы, чтобы познакомиться с актерами. Это были три уроженца Женевы – девушка по имени Элиза и два парня, Ханс и Дитер. Выслушав комплименты, на которые Эва не поскупилась, актеры сказали, что знают её по телесериалу.

– Ты играешь женщину, которую в Бенилюксе многие помнят, – сказал Ханс. – У нас в Швейцарии она тоже выступала. Хорошо, что теперь, благодаря сериалу, о ней узнало большее число людей.

– Но мне кажется, что у вас слишком большой упор на её «звездную болезнь», – добавила Элиза.

– Мне было с этим трудно, – призналась Эва. – Но продюсер… С ним не поспоришь.

– Конечно, – согласилась Элиза. – Просто дело в том, что Флёр не страдала «звездной болезнью».

– Откуда ты знаешь? – удивилась Эва.

– Моя первая учительница, педагог в театральной школе, работала в её труппе. Она много рассказывала про Флёр. Тебе, наверное, было бы интересно поговорить с ней. Она живет в Лозанне.

Эва загорелась идеей пообщаться с танцовщицей, в прошлом знакомой с Флёр. Несмотря на то, что съемки закончились, ей всё еще была интересна личность женщины, образ которой она пыталась воплотить на экране. Когда Эва под руководством Мириам готовилась к первому сезону, то ей показывали кадры некоторых старых выступлений Флёр и её труппы. Но сама Мириам рассказывала про Флёр довольно мало.

Эва с Ларс обменялись контактами с актерами, попрощались и ушли.

На улице Ларс спросил:

– Ты действительно хочешь узнать больше о Флёр?

– Конечно!

– Тогда подожди минуту, мне нужно сделать один звонок.

Он позвонил кому-то из телефона-автомата и, вернувшись, сказал:

– Если ты готова потратить час на дорогу, то поедем. Она хочет встретиться с тобой.

– Кто?

– Флёр.

– Как? – От удивления Эва чуть не лишилась дара речи. – Но ведь… Но разве она жива? Неужели она живет где-то здесь? Но… но ведь Колин говорил, что она исчезла бесследно, и никто не знает, что с ней случилось…

– Колин лгал, – ответил Ларс. – В этом всё дело.

* * *

Они сели в его машину и поехали по шоссе, ведущему на запад. Эва знала эту дорогу: шоссе вело в Харлем и далее в Нордвейк, где они с Аланом гостили в прошлом году по приглашению Ларса и его жены. По дороге Ларс рассказывал, что давно знаком с Флёр и специально искал способ получить работу в этом сериале, не только потому, что ему было интересно, но и ради неё. Однако люди Колина максимально отфильтровывали всех, кто знал Флёр в жизни, поэтому ему пришлось скрывать факт знакомства с ней.

– Колин снимал свою версию, – сказал Ларс. – Ты скоро всё узнаешь сама. Будет лучше, если ты услышишь историю из её уст, а не от меня.

Они подъехали к дому, где Ларс жил со своей семьей. Пока они шли ко входу в дом, Эва всё еще думала, что Ларс устроил ей сюрприз и пригласил Флёр к себе в гости. Но когда она очутилась в гостиной и увидела только его тетю Маргрит, которая сидела за столом и читала книгу, то поняла наконец, кто перед ней.

– Маргрит – моё второе имя, девочка, – сказала тетя Ларса, поднимая голову и глядя на Эву. – Моё полное имя – Флора Маргрит Нессенс. Я очень давно хотела поговорить с тобой о Флёр.

Они сидели в гостиной за столом – Эва, Флёр, Ларс и Мэрриет. Рассказывая свою историю, Флёр говорила по-французски, иногда по-голландски, и в этом случае Ларс переводил для Эвы её слова.

– Полагаю, для начала ты хочешь узнать, почему наш разговор происходит сейчас, а не в твой прошлый приезд, – сказала Флёр.

Эва кивнула.

– Вы приехали с Аланом. Я хотела вас увидеть и составить о вас впечатление.

Флёр замолчала, и Эва, подождав, спросила:

– Алану нельзя про вас знать?

Ларс сделал ей знак – мол, ты сейчас всё поймешь.

– Мне хотелось посмотреть на вас обоих, – неторопливо продолжала Флёр. – На тебя и на сына Колина.

– На сына Колина? – переспросила Эва. – Но Алан – его племянник.

Флёр покачала головой.

– Нет, – сказала она. – Это его сын, которого он выдает за своего племянника.

Эва закрыла лицо руками.

– Какой кошмар, – прошептала она по-русски. – Господи боже мой…

«Когда это откроется, все станут говорить, что я получила роль только потому, что спала с сыном продюсера… Я не смогу доказать, что это не так…» – думала она. Еще она думала о том, что это начало страшной катастрофы. А может быть, катастрофа уже идет полным ходом, просто она не заметила? Нет, не в том дело, что будут говорить о ней, о том, как она получила эту роль. Дело совсем в другом…

Потом Эва спросила по-французски:

– Но почему Алан даже мне не сказал? Ведь он мог бы…

– Полагаю, у него жесткие контрактные условия, как и у тебя. Колин всех держит в ежовых рукавицах, и собственный сын – не исключение.

Видя, насколько Эва потрясена, Флёр добавила:

– Не расстраивайся. Алан – хороший мальчик. Он пошел в мать, не в отца. Я немного знала его мать.

Мэрриет принесла чай и стала разливать его по чашкам. К чаю были пофферчес – голландские оладьи, обильно присыпанные сахарной пудрой.

– Есть ли что-нибудь в этом сериале, что не является враньем? – спросила Эва.

– Кроме твоих танцев – увы, ничего, – ответила Флёр.

– Совсем ничего?! А все эти… А Лоренс, например? Мы недавно снимали сцену, как он организует похищение…

– Не рассказывай, – прервала её Флёр. – Не нарушай контрактных обязательств, даже здесь. Я знаю, какие сцены вы снимали. Ларс мне говорил. Когда стало известно, что снимается сериал, он постарался попасть в число тех, у кого будет доступ к материалам. Я знала, что готовится.

– Но как же насчет Лоренса? – спросила Эва.

– Не было Лоренса. Был человек, который меня любил, и я его любила. Это был мой ровесник. Мы были вместе. Мы были счастливы и неразлучны. Колин уничтожил его. Он приучил его к наркотикам, и мой возлюбленный погиб. Колин думал, что так будет проще добиться меня, ведь я осталась одна.

Вот теперь у Эвы случился настоящий шок. Ей показалось, что мир перевернулся вверх ногами и застыл. И таким он и останется.

– Выпей чаю, – сказала Флёр. – Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. В сериале он заменил моего возлюбленного на выдуманного им самим Лоренса. Он создал ту картину, которой его самолюбие могло наслаждаться.