Сюсанне опять вздохнула. Снова выпустила волосы из-за ушей и спрятала за ними лицо.

– Да, та же старая история. Я дура.

Теперь Миа видела, что подруга уже порядочно напилась. Она гундосила и с трудом доносила стакан до рта.

– Актеры. Как вообще можно полагаться на актеров? – продолжила она. – Они говорят, что любят тебя, на следующий день уже не любят, а еще через день снова любят, а когда ты снова им веришь, они ложатся в постель с молоденькими девочками из бригады осветителей. Разве это люди?

– Двуличие, – сказала Миа. – Непросто узнать, где правда.

Двуличие?

Игра с полом?

Актер?

– Лживые подлецы, – громко сказала Сюсанне.

Ее голос разлился по всему бару, и некоторые оглянулись на них.

– Это уже слишком, тебе не кажется? – сказала Миа и взяла подругу за руку.

– Всегда слишком. Все повторяется. Вечный танец по кругу, как в «Пер Гюнте» Ибсена. Снова и снова, и вдруг жизнь заканчивается, а любовь так и не пришла.

– Ты пьяна, – сказала Миа, погладив ее по руке. – Болтаешь чепуху. Пойдем, уложим тебя спать?

Миа и сама сильно опьянела. Она осушила стакан с пивом и смотрела на Сюсанне, пытающуюся отпить из своего.

– Я всегда должна ехать домой одна, – сказала Сюсанне, вытерев слезу.

У Мии зазвонил телефон. Снова Габриэль Мёрк. Миа посмотрела на Сюсанне.

– Ответь, – сказала Сюсанне. – Господи, не все так плохо, я просто ною.

– Точно?

– Боже, ну конечно.

– Я сейчас вернусь.

Миа взяла трубку и вышла во двор.

– Да?

– Это Габриэль.

– Что у нас?

– Еще один тупик.

– Ты ничего не нашел?

– Нашел. Номер принадлежит Веронике Бах.

– Превосходно, Габриэль. Кто она?

– Вопрос скорее, кем она была? Веронике Бах было девяносто четыре года. Она умерла в 2010 году.

– Как это возможно?

– Она была старая.

– Да я понимаю, но как возможно, что ее телефон использовался два месяца назад, если она умерла в 2010?

– Не представляю, Миа. Уже плохо соображаю. Не спал уже тридцать часов.

– Иди, поспи немного. Поговорим завтра.

Она положила трубку и снова вошла в бар. Сюсанне уже не сидела за столиком, а, покачиваясь, стояла у барной стойки. Пыталась убедить бармена, что она достаточно трезва, чтобы заказать еще одно, но он не уступал. Миа сложила свои листочки, надела кожаную куртку и вывела ее из бара.

– Я не пьяная, – прогундосила Сюсанне.

– Думаю, тебе лучше поспать у меня сегодня, – сказала Миа.

Она обняла подругу за плечи и аккуратно повела по мокрым улицам в гостиницу.

Женщина с голубым и карим глазами стояла перед зеркалом в ванной. Открыла шкаф и достала линзы. Сегодня голубые. На работу – голубые глаза. На работе – не разного цвета. Она не была самой собой на работе. На работе никто не знает, кто я. И это ведь не настоящая работа? Только внешняя. Только для других. Она собрала волосы в тугой хвост и наклонилась к зеркалу. Аккуратно вставила линзы и поморгала. Надела искусственную улыбку и начала изучать себя. Здравствуйте, я Малин. Малин Штольц. Я работаю здесь. Вы думаете, что знаете меня, но вы понятия не имеете. Смотрите, как я хорошо вру. Как улыбаюсь. Как притворяюсь, что мне есть дело до того, что вы говорите. О, какой ужас, ваша собака заболела? Надеюсь, ей уже лучше. Сейчас принесу вам стакан сока, фру Улсен. А еще поменяю вам постельное белье, ведь чистые простыни – это лучше всего на свете. Женщина с разными глазами вышла из ванной и прошла в спальню. Открыла шкаф и достала рабочую одежду. Белая одежда – хорошее правило. В одинаковой одежде все мы незаметны. Если глаза не разноцветные. А они не разноцветные. Они голубые. Тёмно-голубые. Норвежские глаза. Хорошие глаза. Нормальные глаза. Бутерброды в столовой. Боже, я совершенно согласна с этим. Ей нужно выметаться отсюда, я не голосовала за нее, она же не умеет танцевать. Мертвые лица. Пустота. Пустота. Пустые слова. Движение рта под безжизненным взглядом. Он и правда это сказал? Это твой бывший муж? Боже мой. Да, ясное дело, я есть на фейсбуке. Кофе. Восемь часов. Иногда вечерние смены. Парковать машины в гараже. Но это же ненастоящая работа, правда? Не реальность? Нет, реальность совсем иная.

Женщина с голубым и карим глазами вышла в прихожую, взяла сумку и куртку и пошла вниз к машине. Завела двигатель и включила радио. Они исчезли, но ведь никто их не найдет? Не все могут иметь детей. Кто это решает? Кто решает, кто может иметь детей, а кто нет? Кто-то теряет ребенка. Кто это решает? Кто решает, кто потеряет ребенка? Это ненастоящая работа. Не эта работа. Никто не знает, что такое настоящая работа. Кое-кто знает, но они не говорят об этом.

Женщина переключила радиостанцию. Везде крутили одно и то же. Девочки исчезли, и никто не знает, где они. Где эти девочки? Они все еще живы? Кто-то запер их где-то? Сколько девочек нужно людям? Две, три – разве не это обычное число? Обычное? Человек необычен, если у него нет детей? Если он не может иметь детей? Женщина с разными глазами медленно выехала из центра. Важно ехать медленно, если хочешь быть невидимым. Если кто-то остановит машину, они могут узнать, что она не твоя. Что тебя зовут не Малин Штольц. Что тебя зовут совсем иначе. Это нехорошо. Медленно – лучше всего. Иногда можно спрятаться, будучи полностью на виду, как на работе. Некоторые считают, чтобы получить работу, нужно образование. Но это не так. Нужны только бумаги. Бумаги нетрудно подделать. Нужны только рекомендации. Рекомендации нетрудно подделать. Женщина с голубым и карим глазами съехала с Драмменсвейен и подъехала к зданию с белыми стенами. Припарковалась и подошла ко входу. Без десяти восемь. Если приходить заранее и делать свою работу, никто ничего не спрашивает.

Она прошла в гардероб для персонала. Повесила сумку и куртку в шкаф и снова взглянула в зеркало. У меня два голубых глаза. Это неправда. Это просто чушь. Настоящая работа – нечто совсем другое. Пока никто ничего не говорит, все идет хорошо. Иногда можно спрятаться, будучи на виду. Она поправила хвост на голове и вышла к дежурным.

– Привет, Малин.

– Привет, Эва.

– Как дела?

– Все отлично, а у тебя?

– Долгая ночь. Хелен Улсен снова было плохо, пришлось вызывать «неотложку».

– Уф-ф, надеюсь ей уже лучше.

– Да, ей уже лучше, сегодня вернется.

– Хорошо. Как твоя собака?

– Поправляется. Все не так серьезно, как мы думали.

Я не больна. Ты больна.