посмотрела в его темные глаза и сказала, как можно убедительнее:

— Мы никогда не были на равных. Я слушала твои песни задолго до нашей встречи. Когда мне было восемнадцать, ты сразил меня наповал по радио в пикапе посреди Колорадо. Я захотела тебя задолго до того, как ты впервые увидел меня.

Глаза у него слегка расширились, но та искорка паники осталась. Он кивнул и крепко поцеловал меня в лоб, несмотря на то, что мы находились в очень людном месте.

— Зои, — прошептал он, касаясь моей кожи, как будто это был ответ на вопрос, который я не задавала.

***

В середине третьей песни я наконец-то поняла, почему меня так беспокоила та кричащая фанатка — у нее были вьющиеся светлые волосы.

Совсем как у Эшли — маленькой соседки моих родителей.

 

13 глава

ЗОИ

Сидя за обеденным столом, я просматривала на ноутбуке последнее предложение о контракте с чуть большим усердием, чем необходимо.

С тех пор, как мы вернулись в Колорадо, Никсон был добр, до смешного вежлив и даже без возражений согласился с моим выбором фильма прошлым вечером. Но при этом он даже пальцем ко мне не прикоснулся. Ни разу не упомянул о сделке, которую я заключила с Беном, или о довольно неловком признании, которое сделала перед тем, как он вышел на сцену в Такоме. Он не упомянул о женщине с вьющимися светлыми волосами, или о том, что мы заслужили любопытные взгляды от рабочих сцены, когда он поцеловал меня в лоб.

Никсон был невозмутим, спокоен, собран.

Это, черт возьми, сводило с ума. Я была влюблена в него, и ничего не могла с этим поделать. Сердце отказалось от логики, здравого смысла и приняло полное безумие, в которое я сама себя втянула.

Я прокрутила страницу документа, мысленно формулируя отказ. Может, Бен и был готов отпустить меня в свободное плавание, но в тоже время продолжал нагружать работой. Но я не возражала. Мне все равно больше нечем было заняться.

Часы в гостиной пробили десять, и словно по сигналу в столовую вошел Никсон. Остановился в дверном проеме и потянулся. Майка задралась, показывая татуировку на животе, гласившую, что апатия — это смерть. Если это правда, то в ближайшее время я точно не умру, поскольку жар, охвативший меня при виде полоски голой кожи Никсона, был чем угодно, но только не апатией.

— Как долго еще собираешься работать? — спросил он, опираясь о дверной косяк.

— Почти закончила. — Я заставила себя отвести взгляд.

— Это что-то важное?

— Нет. Просто читаю предложение, чтобы завтра его отклонить.

Тебе хорошо знакомо, как это — отклонять предложение, верно?

— Ладно. Тогда я в кровать, — сказал он.

— Отлично. — Я могла поклясться, что Никсон улыбался, но стоило мне поднять на него взгляд, сразу перестал.

— Хочешь со мной? — голос у него почему-то хрипел.

— Прости? — я подняла брови.

— Хочешь со мной в постель?

— Это вопрос с подвохом?

Он шагнул вперед и лениво скользнул взглядом по моей бейсбольной футболке и пижамным штанам.

— Прошло сорок восемь часов.

Я повернулась к нему.

— Ладно, я сыграю в твою игру. Прошло сорок восемь часов с чего? С окончания концерта? С небольшого откровения Бена? С моего признания?

— С тех пор, как я сошел со сцены. — Он положил одну руку на спинку моего стула, а другую — на стол. — Сорок восемь часов и, — он взглянул на часы на ноутбуке, — три минуты.

— О-о-о, посмотри на себя, минуты считаешь, — подразнила я, слегка похлопав его по щеке.

Повернув голову, он поцеловал мою ладонь, затем прикусил подушечку большого пальца и зализал укус.

У меня перехватило дыхание.

— Ты завладел моим вниманием.

Он ухмыльнулся, и мое сердечко забилось быстрее.

— Никсон, — предупредила я. Если это был его новый способ вывести меня из себя, то я точно рехнусь.

— Я полностью себя контролирую, стабилен, и единственная тяга, что у меня есть — к тебе. Это точно не связано с концертом или кайфом после него, или с долбаной сменой часовых поясов. Я отсчитывал каждую минуту с тех пор, как сошел со сцены, и даже с того момента, как ты сказала, что давно меня хочешь. Через пару месяцев ты уже не будешь с нами работать, и это снимает еще один барьер на нашем пути. Терапевт сказал подождать день, но я решил подождать два.

Я облизнула пересохшие губы.

— Два дня прошло.

Он кивнул.

— Итак, я снова спрашиваю тебя, Зои Шеннон, хочешь со мной в постель?

Это происходило на самом деле.

— Но это не обязательно должна быть постель. — Никсон наклонился и коснулся моих губ. — Я довольно легко приспосабливаюсь. Этот стол подойдет или вон та стена. У нас есть несколько диванов и кухонный островок. Или я могу уложить тебя прямо на полу.

— Я согласна. — Казалось, я сгорю прямо здесь.

— С чем?

— Во всем, — с трудом выговорила я.

— Слава Богу, — пробормотал он, а затем страстно меня поцеловал.

Я обвила руками его шею и крепко держала, пока Никсон помогал мне подняться на ноги. Он проникал в мой рот уверенными, ритмичными толчками языка, словно репетировал то, что нас ждало впереди.

— Я хочу, чтобы ты была в моей постели в первый раз.

— В первый раз? — уточнила я.

— И, возможно, во второй, даже в третий. — Каждое слово он сопровождал поцелуем, пока мы, спотыкаясь, выходили из столовой и поднимались по широкой лестнице.

Вел нас Никсон, а я была слишком занята поцелуями, чтобы заметить, куда идти. Так мы добрались до лестничной площадки, а потом он подхватил меня под задницу и поднял. Я обхватила его ногами и продолжала целовать, постанывая от вкуса апельсиновой газировки и самого Никсона, пока он нес меня в свою спальню.

Когда он положил меня на кровать, я скинула тапки и подумала, что надо было надеть какое-нибудь откровенное белье, хотя у меня его отродясь не водилось.

Никсон стянул футболку и скользнул между моими раздвинутыми ногами. Я подняла руки, и он сделал все остальное: отправил мою футболку к своей.

— Кружево. — Он обхватил ладонями одну грудь, втянул сосок в рот, провел по нему языком и нежно сжал зубами.

Ахнув, я