Странствуя от двора к двору в чехарде политических потрясений 990-х годов, аль-Бируни собирал материалы для масштабного анализа календарных практик из различных обществ. Проведя два года в Бухаре, он отбыл в родной Хорезм на южном побережье Аральского моря, где намеревался продолжать исследования. В работе аль-Бируни сочетал тщательное изучение текстов (печать еще не изобрели, но он собрал столько рукописных свитков, сколько мог) и беседы со специалистами в разных областях знания. Его сочинения показывают удивительное безразличие к вероисповеданиям тех, кто не придерживался ислама, и поразительную свободу от предрассудков. Он отмечал те сведения, которые, по его мнению, были некорректными, и отказывался рассуждать о том, в чем не разбирался – скажем, о календаре сирийских христиан в Индии[69], поскольку ему не удалось лично побеседовать с кем-либо, в достаточной степени осведомленным в этом отношении.

В 1000 году, когда ему исполнилось всего двадцать семь лет, он завершил свое глубокое и новаторское исследование календарных практик мусульман и их соседей, среди которых были иудеи, христиане и зороастрийцы, а также практик далекого прошлого, например, у древних египтян и римлян. Существенными пробелами в освещении темы были Китай и Индия; эти страны манили аль-Бируни, однако он сумел разузнать о них лишь позднее, когда были проложены новые торговые пути в Южную и Восточную Азию.

В эпоху айфонов многие из нас воспринимают фазы луны, движение планет и ход солнца по небосводу как данность, если вообще обращают на это внимание. Но людям прошлого требовалось знать, когда ожидается начало весны, чтобы растянуть зимние запасы продовольствия и определить срок посева семян. Все без исключения общества сталкивались с этим вызовом, который усугублялся дополнительно тем обстоятельством, что перемещения луны, планет и солнца по небу различались даже в пределах одного года.

Во вступлении к сочинению «Памятники минувших поколений» аль-Бируни объяснял, что ночь и день вместе образуют единицу измерения времени (солнечный день), которая начинается с заката, ибо именно с заката мусульмане отсчитывают начало каждого месяца. (У иудеев тоже принято считать началом нового дня закат.) Аль-Бируни содержателен и методичен; свои рассуждения и выводы он излагал обстоятельно и осмотрительно.

Длина светового дня не выглядела, впрочем, насущной проблемой; куда важнее и труднее было вычислить точную длину года. Сегодня нам известно, что продолжительность солнечного года составляет около 365,24219 дня, и в календари приходилось вставлять дополнительный «квартальный» день, иначе летосчисление отстанет от природы, а вследствие этого станет невозможно правильно рассчитывать сроки посадок. Современные календари как бы комбинируют «хвосты» лет, добавляя к счету дополнительный день каждые четыре года. Но мусульманский календарь был сугубо лунным, поэтому религиозный год начинался в разные месяцы, и мусульмане вынужденно использовали солнечный календарь для определения сроков сева и сбора налогов с земледельцев. Иудеи прибавляли к счету по семь месяцев каждые девятнадцать лет, чтобы их солнечный календарь соответствовал лунному. Аль-Бируни явно получал удовольствие, разъясняя все эти хитросплетения, и ему очевидно доставляло наслаждение анализировать обилие разнородного материала на разных языках. Еще он охотно предавался сложным математическим вычислениям, необходимым для предсказания движения солнца, луны и планет.

Аль-Бируни жил в начале эпохи, которую сегодня именуют периодом суннитского интернационализма; этот термин ввел в обиход покойный профессор университета Чикаго Маршалл Ходжсон[70]. Пусть и утративший политическую цельность после распада империи Аббасидов, Ближний Восток оставался культурно единым. С 1000-х годов ученые, изучающие арабский или персидский языки, могли отыскать наставников и собеседников практически в любой точке исламского мира, и не вызывает поэтому удивления следующий шаг в сторону укрепления культурного единства – возникновение школ нового типа, иначе – медресе.

От прежних школ медресе отличались тем, что располагали средствами попечителей, а значит, могли предлагать ученикам проживание наряду с обучением. Большинство студентов-законоведов обучались у одного учителя довольно длительный срок, как правило, четыре года, после чего следовала стажировка, выражаясь современным языком, и каждый стремился получить лицензию, чтобы впоследствии наставлять прочих в законах и составлять юридические заключения. Проживание совместно с обучением привлекало таких студентов, и медресе сделались чрезвычайно популярными именно среди законоведов. Вообще медресе распространились со временем настолько широко, что в Каире, к примеру, на одной улице было семьдесят три учебных заведения, где преподавали знания по четырем основным суннитским юридическим направлениям[71].

Женщины не могли проживать в медресе, там не было отдельных женских комнат, но некоторые женщины, особенно из прославленных ученых семейств, все-таки продолжали учиться и могли похвастаться высокой образованностью. Тридцать семь биографических словарей, где перечисляются выдающиеся ученые и толкователи Корана, сохранили для нас имена сотен женщин-ученых. Двадцать три процента тех, кто упомянут в словаре 1201 года, составляли женщины. Многочисленные женщины-ученые добивались таких успехов, что мужчины, включая тех, кто не принадлежал к родичам этих женщин, приходили к ним учиться. Информация об учителях и учениках расходилась по тем же каналам и маршрутам, какими перемещались коммерческие товары, так что даже люди, не покидавшие своих домов, все же приобщались к новому мышлению, одновременно приобретая новые вещи.

Ученые и студенты свободно перемещались между странами в пределах исламского мира, если не препятствовали войны. Когда аль-Бируни принял решение покинуть Бухару в 998 году, он руководствовался вовсе не академическими причинами, а желанием избежать беспорядков. Ведь воины-рабы Саманидов все чаще бунтовали. На протяжении десятого столетия Саманиды испытывали значительные затруднения с привлечением молодежи из землевладельческих семейств (элиты) на государственные должности и на воинскую службу, а потому вакансии приходилось заполнять рабами-тюрками.

Опасность и порочность такого положения дел стали очевидными почти сразу. В 914 году солдаты-тюрки убили правителя из династии Саманидов, а в 943 году они заставили его преемника отречься от престола. Далее правление Саманидов превратилось в фикцию; воины-рабы всем заправляли, а потомки легендарного Самана оказались их марионетками – как случилось, напомню, с аббасидскими халифами, которые стали марионетками Буидов после 945 года.