— Я знаю, — сказал я. — Я так и думал.

— Вы понимаете, да? Они вас не отпускают; они слишком далеко зашли, задний ход не дадут.

— Понимаю, — ответил я.

— У них что-то есть? Чего вы не оспорите?

— Есть.

— Может, расскажете?

Я помялся, поразмыслил и в конце концов покачал головой:

— Лучше не буду, мистер Уокер. Вы тут ничего не сделаете. И я ничего не сделаю. Только время потратите, и у вас с Джо выйдут одни неприятности.

— Да тьфу на вас! — Он снова сплюнул в окно. — Сдается мне, о чем-то я могу судить получше вашего, мистер Форд. Вы… э-э… может, вы несколько подозрительны, а?

— Вы же сами понимаете, что нет, — ответил я. — Я просто не хочу никого больше мучить.

— Понимаю. Тогда рассмотрим гипотетически. Скажем просто, что есть некие обстоятельства, которые подвели бы вас под монастырь — если бы они вас касались. Придумайте мне ситуацию, которая к вашей никакого отношения не имеет.

И я изложил ему — гипотетически, — что у них на меня есть и как они планируют это использовать. Много запинался, поскольку описывать мою ситуацию, улики, ими собранные, гипотетически — очень и очень трудно. Но он все понял, мне даже повторять ни слова не пришлось.

— И это все? — спросил он. — У них нет… они ничего не получат, скажем, в смысле чьих-нибудь конкретных показаний?

— Это вряд ли, — ответил я. — Могу ошибаться, но почти уверен, что из этой… улики они бы ничего не выжали.

— Ну и?.. Коль скоро вы…

— Знаю, — кивнул я. — Врасплох они меня не застанут, хоть и собирались. Я… в смысле, этого парня, про которого я…

— Давайте-давайте, мистер Форд. И дальше в первом лице. Так легче разговаривать.

— Ну, перед ними я вряд ли сорвусь. Думаю, что вряд ли. Но с кем-нибудь другим рано или поздно — точно. Лучше, если сейчас — и со всем этим покончить.

Он быстро повернул голову и глянул на меня; широкие поля его шляпы трепетали на ветру.

— Вы сказали, что больше никого не хотите мучить. Вы серьезно?

— Серьезно. Мертвые уже не мучатся.

— Нормально, — сказал он.

И не знаю, понял ли он, что я имел в виду на самом деле, и устроило ли это его. Представления Бутуза Билли о добре и зле не вполне соответствовали книжным.

— Но мне очень не хотелось бы сдаваться, — нахмурился он. — Наверно, привычки задирать лапки у меня так и не завелось.

— Нельзя сказать, что вы сдаетесь, — сказал я. — Видите машину сзади, чуть дальше? И впереди одна недавно пристроилась, видите? Это машины округа, мистер Уокер. Ничего вы им не сдаетесь. Все уже сдано.

Он глянул в заднее зеркальце, потом прищурился и поглядел вперед. Сплюнул, вытер руку о засаленную брючину — медленно вытер.

— Нам еще ехать и ехать, мистер Форд. Миль тридцать, а?

— Где-то так. Может, чуть больше.

— А давайте вы мне все расскажете? Сами понимаете, это не обязательно, однако вдруг окажется полезно. Я бы помог кому-нибудь еще.

— Думаете, смогу… способен рассказать?

— Почему ж нет? — спросил он. — Много лет назад, мистер Форд, у меня был клиент, очень способный врач. Приятный человек, каких мало, а денег столько, что девать некуда. Но пока его не замели, он сделал где-то с полсотни абортов, и, насколько выяснили власти, все его пациентки до единой скончались. Он специально подстраивал так, чтоб они умирали от перитонита примерно через месяц после операции. И он рассказал мне, почему это делал, — если от фактов не отвертишься, можно рассказывать кому угодно. У него был младший брат — «незаконченный», чудовище-выкидыш, жертва аборта на поздней стадии беременности. Он видел, как этот ужасный полуребенок много лет умирал в муках. От такого этот врач никогда не оправился — как и те женщины, которым он делал аборты… Безумец? Ну, у нас есть всего одно юридическое определение безумию — «состояние, требующее изоляции личности». Стало быть, поскольку его не изолировали, когда он убивал женщин, я полагаю, в то время он был в своем уме. По крайней мере, разговаривал со мной очень здраво.

Он поиграл во рту комком табака, немного пожевал и продолжал:

— Я никогда не учился юриспруденции, мистер Форд. Просто начитался книг в прокуратуре. Единственное мое высшее образование — пара лет в сельхозинституте, да и то, можно считать, трата времени. Севооборот? Как его осуществлять, если банки дают займы только под хлопок? Охрана почвенных ресурсов? Как террасировать склоны, дренировать или производить контурную вспашку, если урожай собираешь на паях? Выведение чистых пород? Ну да. Может, удастся обменять своих диких хрюшек на черно-белых польско-китайских… В этом институте я только двум вещам научился, мистер Форд, и только они мне потом пригодились. Первое — что хуже, чем у тех, кто в седле, у меня не получится, поэтому лучше, наверно, стянуть их на землю, а в седло залезть самому. А второе — это определение, которое я вычитал в учебнике по агрономии, и я прикидываю, оно было даже полезнее. Я стал иначе мыслить — если до того времени мыслил вообще. Прежде я все видел в черном и белом цвете, все делилось на хорошее и плохое. А как мозги вправились, я стал понимать — когда цепляешь этикетку, она зависит от того, где сам стоишь и где вещь стоит. И… и вот вам определение — в учебниках так и написано: «Сорняк — это растение не на своем месте». Давайте повторю. «Сорняк — растение не на месте». Я нахожу штокрозу у себя на кукурузном поле — она сорняк. Я вижу ее у себя во дворе — она цветок… Вы у меня во дворе, мистер Форд.

…Поэтому я рассказал ему, как все было, а он кивал, плевался и ехал дальше, смешной толстопузый бутуз, и было в нем только одно — понимание, но понимания у него было столько, что больше и не надо ничего. Он понимал меня лучше, чем я сам себя понимал.

— Да, да, — говорил он. — Вам приходилось любить людей. Приходилось все время твердить себе, что вы их любите. Вам нужно было как-то сдерживать глубокие, подсознательные муки совести. — Или говорил, перебивая меня: — И вы, разумеется, понимали, что никогда не уедете из Сентрал-Сити. Излишняя защищенность здесь породила в вас ужас перед внешним миром. А еще важнее то, что она утяжеляла то бремя, которое вам приходилось нести, — оставаться здесь и страдать.

Все он отлично понимал.

Я так смекаю, что Бутуза Билли Уокера наверху костерили больше прочих в стране. Но я не встречал человека, который бы мне понравился сильнее.

Видимо, отношение к нему зависело от того, где стоишь.

Он затормозил перед моим домом, и я досказал все, что было досказывать. Но он еще несколько минут посидел в машине, отплевываясь и как бы размышляя.

— Не пригласите меня зайти ненадолго, мистер Форд?

— По-моему, это будет неумно, — сказал я. — Сдается мне, теперь уже недолго.

Из кармашка он вытянул старые часы-луковицу и глянул на циферблат: