понять это было трудно. Он произносил это слово не переставая, с таким презрением, что я был вынужден наконец снова заткнуть ему рот.

– Дай мне твой топор, – сказал я Палузи.

– Зачем тебе? – спросил он.

– Надо узнать, из чего сделан этот тектон, тектоник, или как еще он там называется.

– И ты для этого собираешься разрубить ему голову топором? – Такая идея ему не понравилась.

– О нет! Я хочу только отрубить ему одну руку, чтобы посмотреть, можем ли мы в случае необходимости убить его, как любое живое существо.

Палузи преградил мне дорогу:

– И думать об этом не смей!

– Подумать только! – съязвил я. – Совсем недавно ты желал ему смерти, а сейчас не позволяешь мне пролить несколько капель его крови.

– Если ты его изувечишь, наш товар потеряет в цене.

– Наш? – засмеялся я. – Все видели, что монстра притащила на спине ахия, а она здесь со мной, а не с вами.

– А я думаю, что ты плохо знаешь обычаи африканских охотников. Когда две группы объединяются, они должны делить пополам всю добычу.

Я обратился к Куалу:

– Это действительно так?

Юноша кивнул:

– Да, Бальтазар Палузи прав. Таков здешний обычай.

– Ну хорошо, в таком случае не будем больше спорить, – сдался я. – Меня учили уважать местные традиции.

Все успокоились, а я, воспользовавшись тем, что они отвлеклись, быстрым движением выхватил топор из-за пояса Бальтазара, нанес точный удар по запястью левой руки тектоника и отсек ему кисть начисто. Из культи сразу же хлынул поток отвратительной темно-синей крови. Какая она была густая и мутная!

Бальтазар Палузи схватился за голову, а Сервус от досады взвизгнул. Голован орал и корчился от боли.

– В Субуре такой обычай: если мы договариваемся делить все пополам, то каждый – хозяин своей половины, – сказал я. – А коли так, одна рука тектона моя.

Не успел я договорить, как заметил, что все смотрят не на меня, а на отрубленную кисть, которая побежала, словно паук! Пальцы служили ей ногами, и бежали они с бешеной скоростью! Рука металась как сумасшедшая, не зная, куда ей деться! Представь себе, Прозерпина, какой ужас! Каждый раз, когда она натыкалась на чью-нибудь ногу, ее владельцу приходилось подпрыгивать, чтобы ее пропустить. Наконец рука нашла выход и бросилась наутек, а мы побежали за ней. След синей крови указывал нам путь. Она пробежала шагов тридцать или сорок, словно курица, которой отрубили голову, и замерла, в изнеможении упав ладонью вверх. Бальтазар в ярости пнул ее ногой с такой силой, что она взлетела голубем.

Потом, разгневанный, он вернулся в паланкин в сопровождении четверых своих охотников, посмотрел на пленного монстра и, встретив его помутившийся взгляд, заявил:

– С двумя руками или только с одной, этот проклятый Голован нас обогатит. Адад этого хотел, и его желание исполнится.

Он был прав. Все мы окажемся в выигрыше. Пунийцы получат золото и серебро, а я – славу и почет. Однако Бальтазар тут же забыл о прозе жизни и снова начал стенать.

– Зачем человеку все золото мира, если он потерял брата? – возопил он, воздев взор к потолку и взмахнув руками.

И Бальтазар вышел из паланкина, с трудом сдерживая слезы. Охотники расступились, давая ему пройти, уважая его горе. Никогда мне не доводилось видеть такими грустными людей, которым посчастливилось найти сокровище.

7

На этом сия история должна была завершиться. По крайней мере, так мы считали и думали только о длинной дороге до побережья: нам надо было добраться до Утики, а потом до Рима и привезти с собой Голована – наше сокровище и трофей. Культю руки мы ему забинтовали.

Но прежде чем покинуть наш лагерь, нам следовало подготовиться к перевозке тектона, чтобы доставить его в Рим целым и невредимым, а эта задача оказалась нелегкой. Надо было соорудить прочную клетку на колесах и обеспечить ему пропитание: оказавшись в плену, Голован ничего или почти ничего не ел. Мы подкладывали ему разную дичь, крупу и овощи, как кормят диких зверей в зверинце. (Кто бы осмелился приблизить ложку к этой жуткой пасти?) Все напрасно. Вечно голодное чудовище согласилось съесть только пару ломтиков копченой свинины.

– Теперь все ясно! – шутя сказал я Бальтазару и Сервусу. – Головану нравятся только свинина и человечина. А это, по словам философа, говорит о том, что между нашими видами много общего.

Как это ни странно, моя шутка оказалась правдой: тектоник питался мясом свиней и людей. Ничего больше он не ел.

– Смейся, сколько тебе угодно, – ответил мне Бальтазар очень серьезно, – но подумай, что мы будем делать, когда от окорока ничего не останется.

– Разве тебе не ясно? Мы убьем рабов: сначала самых толстых, а потом худых.

Я сказал это, потому что мои носильщики в этот момент находились поблизости, и бедняги задрожали, как озябшие котята. Мне пришлось их успокоить:

– Это шутка, бездельники.

Я поискал глазами Ситир. Ей всегда нравилось уединяться, и сейчас, выйдя за пределы Подковы, она уселась на большой камень, скрестив ноги, и устремила взор на горизонт. Поскольку ахия интересовала меня гораздо больше, чем питание тектоника, я подошел к ней. После возвращения из похода в Логовище Мантикоры мы еще не успели поговорить, и мне хотелось начать беседу в самом сердечном тоне.

– Мы с тобой прекрасно знаем, что случилось там, в недрах земли. Так скажи, не думаешь ли ты, что птенчик разбил свою скорлупу?

Ситир пошла на небольшую уступку, но никакого восхищения не выразила.

– Когда птенец выходит из скорлупы, – сказала она, – он не перестает им быть, а лишь начинает.

В нашем мире до Конца Света, Прозерпина, существовала строгая иерархия, и женщины находились в ней лишь на одну ступеньку выше рабов. А любить то, что нас учат презирать, очень трудно. Возможно, именно поэтому меня так влекло к Ситир: она не была похожа ни на одну знакомую мне женщину. К тому же нас, естественно, роднило все пережитое вместе под землей: два дня и две ночи блужданий по туннелям, вырытым Голованом. Если ты подвергаешься опасностям вместе с другим человеком, то невольно привязываешься к нему и он становится тебе близок.

Я отважился положить руку ей на бедро, но она в своей обычной манере остановила меня.

– Уходи, – сказала она резко. – Мне надо медитировать.

Так бесславно для меня окончились, даже не успев начаться, любовные утехи. Сервус, желавший быть полезным, весьма некстати подошел к камню, где мы с Ситир вели беседу.

– Доминус, я подумал, что мы бы могли отправиться на серебряный рудник и