– Увидите, что будет завтра… – Кринберг окликнул девушку из буфета: – Голубушка!

– Че-е-его?

– Кофейку чашечку принесите.

– Я… – девица налегла бюстом на стойку, – между вами курьером метаться не собираюсь.

– Хорошо сказано! – с энтузиазмом воскликнул Кринберг и послал буфетчице поцелуй. – Чудо, как хорошо! А?!

Никто не ответил.

– Разрешите спросить, – неожиданно серьезно продолжил он. – Нет ли каких-нибудь вестей от вашего друга? Эдуард Марцевич не давал о себе знать?

– А при чем тут я? – удивилась Ирина.

– Чего вы испугались, прелесть моя? Я просто поинтересовался. Если хотите знать, мне очень его жаль. Подставили его, подлецы…

– Вы тоже так думаете? – не замечая подвоха, спросила Ирина.

– Это очевидно, – проникновенно продолжил Кринберг. – Пока ваш Эдик благополучно кушал водку в девятом купе, некто укокошил его жену. Пьяный Эдик возвращается к себе, – подобравшись, Кринберг очень похоже изобразил крадущегося пьяного Эдика, – стараясь не разбудить, быстро ложится спать. А утром – о ужас! – он раскатисто рассмеялся.

Ирина схватила Дайнеку и буквально потащила прочь.

– Мерзавец… Не перестаю удивляться его цинизму. Скажи мне, как так можно! – она всхлипнула.

Дайнека обняла подругу за плечи.

– Не обращай на него внимания.

– Мне это сразу не понравилось… Я сразу насторожилась… Помнишь, Эдик сказал, что идет к Жукову? Что это Мединцев его пригласил. Не мог Мединцев пригласить Эдика! Не знаю, как объяснить… Не тот он человек, – Ирина вытерла слезы. – Что же делать?

– Спросить у Жукова, – уверенно ответила Дайнека.

– О чем? – оторопела Ирина.

– Кто пригласил Эдика к ним в купе.

Ирина захохотала, а когда, успокоившись, вытерла слезы, Дайнеки рядом с ней уже не было. Оглядевшись, Ирина увидела ее у высоких дверей конференц-зала. Рядом стоял Лев Осипович Жуков, и они о чем-то беседовали.

Лев Осипович Жуков сидел рядом с Дайнекой на заднем сиденье служебного автомобиля. В салоне был слышен только монотонный гул двигателя.

Молчание было отчасти вызвано растерянностью Дайнеки, отчасти – мрачным настроением Жукова. Он не переставал хмуриться и время от времени выпячивал нижнюю челюсть, словно ослабляя давление галстука.

Нельзя сказать, что недовольное лицо Жукова и однообразный гул двигателя могли послужить достойным сопровождением для предстоящего разговора. И все же нужно было как-то начать.

– С вашей стороны это так любезно… – Дайнека соображала, как продолжить никчемную фразу.

Жуков ее выручил:

– У вас есть десять минут, чтобы объяснить, чего вы хотите. Выкладывайте, что там стряслось?

– Мне нужен ответ на вопрос: кто пригласил Марцевича в ваше купе?

Лев Осипович резко повернулся и посмотрел на нее.

– Черт знает, что такое! В детектива играете?! Или вы журналистка?! – при этих словах лицо Жукова побагровело.

– Нет, я не журналистка, – ответила Дайнека безо всякой надежды, что он ей поверит.

– Хорошо, если так. Ненавижу всю эту журналистскую братию! Стараюсь держаться от них подальше. Не поверите, в гости к друзьям не пойду, если узнаю, что там предполагается какой-нибудь писака. А для чего вам знать, кто привел этого Марцевича? – он скептически усмехнулся. – Для уловления злодея?

На нее с любопытством оглянулся усатый шофер Жукова. Дайнека поежилась и повторила вопрос:

– Это был Мединцев?

– Мединцев спал и проснулся лишь в Красноярске.

– Тогда кто?

– Милая девушка… – на этот раз голос Жукова звучал по-отечески. – Это грязная история… Грязная. Не усложняйте себе жизнь и держитесь от нее подальше.

– Тогда это были вы?

– Что касается меня, я и знать-то его не знал.

Дайнека уставилась в окно. По ее щекам потекли слезы. Всхлипывая, она вдруг запричитала:

– Ну и пожалуйста… ну, и не говорите… пусть меня убьют. Задушат, как тех двоих из пятого купе… как Риту… как бедную Тину. Пусть!

– Какую еще Тину? Где вы набрали столько народу? Федя, у тебя есть платок?

Шофер снова обернулся и протянул ей клетчатый носовой платок. На сей раз его усатая физиономия выражала крайнюю степень сочувствия.

– Спасибо, – Дайнека шумно высморкалась.

– Теперь рассказывайте.

– Прошлой ночью в доме моей матери убили женщину. Задушили так же, как тех троих в поезде.

– Убийство на Второй Гипсовой? Там живет ваша мать? Отвечайте!

– Вторая Гипсовая, дом двадцать, квартира один… – заученно проговорила Дайнека.

Жуков побагровел.

– Черт знает, что такое! Почему не доложили?!

Водитель молча втянул голову в плечи.

– Вот видите, вы тоже думаете, что убить хотели меня, – Дайнека покосилась на Жукова.

– Кто вам сказал?

– Это и дураку ясно…

– Стало быть, я дурак?

– Простите, я не хотела.

Водительское сиденье ритмично заколыхалось. Можно было предположить, что Федор умирает от смеха.

– Сегодня, как только вернусь, затребую дело к себе. Кто с вами беседовал?

– Дмитрий Ломашкевич и еще один, толстенький, его фамилии я не знаю.

– Ломашкевич? Этот московский выскочка?

– Тюменский, – поправила Дайнека.

– Какая разница, наглый молокосос. А с вашим делом я разберусь лично. Обещаю. Идет?

– Нет, не идет.

– Чего ж вам еще?! – возмутился Жуков.

– Кто пригласил Эдика Марцевича в ваше купе? – снова спросила Дайнека.

– Заноза!

– Скажете или нет?

– Скажу, – наконец сдался Жуков. – Иван Данилыч.

– Казачков?

– Он… Мединцев, мой заместитель, уже спал, я тоже собрался на боковую. И тут вдруг заявляются двое с бутылкой – Иван и этот Марцевич. Сидели недолго, часа полтора. Эдик ваш набрался и скоро ушел, Иван минут через десять – тоже. Это все. Теперь довольны?

– Да.

– Ну, слава богу!

– Приехали, Лев Осипыч, – сообщил водитель.

– До свиданья, Людмила. Федор вас отвезет, куда скажете, – Жуков озадаченно крякнул. – А ловко это вы меня! Глазки на колесиках, и слезки вовремя подоспели. Как по нотам!

– Неправда! – искренне возмутилась Дайнека.

– Да будет вам! И знаете что?