— Ты похож на медведя! На молодого, сильного медведя. Я буду звать тебя принц!

— Где «Принцесса»? — спросил он или хотел спросить — губы и язык почему-то не повиновались.

— Вот, я принесла передачу! — она не услышала, выложила ему на грудь три тяжелых апельсина. — Знаю, у вас принято приносить больным фрукты. Ешь! Или нет, открой рот, а я стану выдавливать сок. Ты же хочешь пить?

На сей раз она явилась в нарядах неожиданных — натуральное свадебное платье, ослепительно белое и с белым же узором по ткани, напоминающей парчу. В глубоком вырезе до основания высокой груди сверкало бриллиантами ожерелье в виде сетки, волосы связаны на темени и убраны мерцающими звездами. Сейчас она действительно походила на принцессу…

Агнесса медленно сняла белые перчатки, содрала с апельсина огненную шкурку, напоминающую волосы Лиси, и стиснула его двумя руками — сок побежал на лицо, попал в глаза, защипало и все задвоилось. Он сообразил, что это очередной и уже знакомый сон: почти так же она являлась в первый раз, когда он ночевал возле хутора. Разве что там она манила откровенно, как Лися, а здесь втягивала в какую-то полудетскую эротическую игру, от которой нельзя было отделаться.

Шабанов отер лицо ладонью, тем самым как бы принимая игру сна или воображения, и одновременно отмечая реальность происходящего.

— Ну, разожми зубы! — потребовала она. — Открой рот! Я хочу, чтобы ты открыл!

В последних словах зазвучал детский каприз. Шабанов и в самом деле обнаружил, что челюсти свело, стянуло рот, голосовые связки, и вспомнил, отчего это произошло — объелся незрелой черемухи…

Она разлепила ему пальчиками губы и, приложив апельсин к зубам, стала тихонько давить сок. Когда набрался полный рот, он сделал глотательное движение, промыл гортань и обрел голос.

— Одежда… — он сел и огляделся. — Где моя одежда?

Апельсины раскатились по полу.

— Зачем тебе одежда, мой милый принц? — зажурчал ее соблазнительный смех. — Ты такой красивый… Пей сок!.. Хочу, чтобы ты больше никогда не носил никаких одежд! Разве что набедренную повязку…

«Сейчас разденется сама», — обреченно подумал Шабанов, ничуть не сомневаясь, как и чем закончится этот сон.

Будь это наяву, он бы и сам вытряхнул ее из этого королевского платья…

— Ах, да! Почему доктор не оставил одежды? — возмущенно спросила она. — Велю немедленно принести!

Буквально через несколько секунд на пороге вырос Иван Ильич, нагруженный всеми вещами Шабанова, вплоть до пистолета и «малямбы».

— Агнесса Тихоновна! Сударыня! Ах, как вы сегодня прекрасны! — залепетал и затрепетал он, бросаясь к ее рукам, но вместо того, чтобы позволить поцеловать их, царственный этот ребенок гневно свел брови.

— Вы что принесли, доктор?! Я сказала — принести одежды. Которые я прислала в больницу! А это — амуниция!..

— Нет! — Шабанов ухватился за свои вещи и потянул к себе. — Нет, мне нужно именно эту… Все это!

— Но мы идем в театр! — капризно воскликнула она.

— В театр не хочу, — тупо сказал Шабанов. — В какой театр?..

— Захочешь! Я уверена, ты непременно захочешь, как только узнаешь, куда мы идем, что будем смотреть, и кто там играет!

— Я хочу домой, — пробормотал он, ощущая в себе детскость, оставшуюся от сна. — И ничего не хочу знать.

— Хорошо, выдам секрет, — зашептала Агнесса. — Мы поставили «Женитьбу» Островского. И я там играю главную роль! Агафью!

— Все равно не пойду.

— Понимаю, у нас театр… домашний, самодеятельный, как у вас называют, но получился замечательный спектакль! И сегодня — премьера!

— Потому ты… в таком платье?

— Конечно же! Конечно! — она решила, что продавливает его упрямство. — Надела, чтобы обносить, привыкнуть…

— Отдайте мою одежду! — сделав паузу, потребовал Шабанов и потянулся за комбинезоном. — Вот эту! Я другой не хочу!

— Пожалуйста, сударь! — Иван Ильич с готовностью свалил ношу на кровать. — Право же, она идет вам лучше, нежели смокинг или сюртук.

— У вас хороший вкус, доктор! — одобрил он, хватая и натягивая трусы.

— Я бы никогда не осмелилась появиться в свете с мужчиной в столь экзотическом костюме, — Агнесса погрустнела и пригасила свой порыв. — Но сегодня уступаю! Как хочешь, Герман. Если тебе удобно в таких одеждах…

— Не гневайтесь, сударыня! — почувствовав слабину, заговорил доктор, при этом глядя на нее влюбленно. — Ей-Богу, одежду сдали в кастелянную из самых благих соображений! Больной сам уже однажды вышел из анабиоза! И мы чуть не потеряли его!.. А у пациента сложный диагноз. Повышенная агрессивность, навязчивый бред… Кстати, сейчас он ничего не спрашивал о принцессе?

— Если только обо мне! — самоуверенно заявила она. — А если и бредил… то называл мое имя. Он звал меня, доктор?

— Ваше имя? — засуетился Иван Ильич, посматривая на Шабанова с явной неприязнью. — Нет! Он ни разу не называл вашего имени, дорогая Агнесса Тихоновна! Ни-ни! Пациент весьма озабочен некой навязчивой идеей. Да! Он все время искал какую-то принцессу, но не вас! — и тут же добавил с доверительным смешком. — Уверял, что спрятана в котомке! Вот в этой! Принцесса в котомке, смешно, не правда ли, сударыня!

— Герман, — Агнесса заглянула в глаза, выдержала паузу и заговорила внушительно. — У тебя же не было никакой принцессы? Ведь ты же помнишь, она погибла в самолете. Это же правда?

Шабанов не знал, что ей ответить: утверждение обратного снова бы вызвало подозрение, что он бредит. Оставшееся смутное чувство о путешествии в детство еще манило назад, но трезвеющий разум сопротивлялся этим наркотическим грезам. И все-таки он засунул руку в НАЗ, обшарил все уголки: «Принцессы» не было…

Хотелось схватить доктора, тряхнуть и спросить, однако тот что-то почуял, отстранился, услужливо объяснил Агнессе:

— И еще уверял, что принцесса, это вовсе и не принцесса! А какой-то прибор! Да, и весьма дурно пахнущий!

Герман торопливо натягивал на себя одежду, одновременно проверяя карманы: все оказалось на месте — часы, планшет и даже радиостанция «комарик»…

— Оставьте нас, доктор! — повеселела и снова стала легкомысленной Агнесса. — Мне кажется, он совершенно здоров.

— Но сударыня! Я обязан наблюдать больного…

— Идите отсюда вон! — жестко произнесла она, глядя доктору под ноги.

Он не стал дожидаться, когда она поднимет взгляд, сверкнул глазами в сторону Шабанова и вмиг исчез из бокса. А эта странная взрослая девочка-диктатор подняла апельсины с пола и стала играть ими, с ловкостью фокусника катая в ладонях и любуясь ярким мельканием. Потом остановила это кружение и, подойдя к стене как к зеркалу, примерила фрукты к волосам в виде украшений, и Шабанов снова вспомнил Лисю.