Над паровой рисорушкой, в приемный люк которой сбрасывались мешки, стлался едкий дым, сползавший к воде. Вокруг теснились лавки, чайные, супные и забегаловки, где ничем не торговали, кроме похлебки из свиных потрохов, лапши да лимонадов невероятных химических оттенков от ярко-рубинового до сине-зеленого. Стоял треск мопедов, сплошной незатихающий крик снующих во все стороны азиатов и телефонный трезвон, который на самом деле был перекличкой звонков на велосипедных рулях трехколесных рикш.

Теснота и скученность усиливали тревогу. Отсутствие оружия порождало чуть ли не чувство стыда, будто его, Бруно, выставили среди этого сброда голым.

Двое лоточников поставили у грузовика тачку с дымящимся чаном и принялись вылавливать сетчатыми половниками из кипящего масла пампушки с собачатиной, за которыми тут же выросла очередь. Попытайся теперь Бруно уехать, развернуть машину не удалось бы. Если потревожить раздачу, дорвавшиеся до еды кули сбросят машину в канал вместе с грузом. В груз же были вложены все его деньги, по крохам собранные на франко-пиастровых обменах, плюс сумма, которую Рене де Шамон-Гитри позаимствовала из сейфа отца. Удача с перепродажей пенициллина сулила тридцатикратную прибыль. Риск её стоил…

С узкого балкончика третьего этажа утюгообразного грязного дома, клином выходившего к мосту, Клео наблюдал, как очередь за пампушками обвивает грузовик «Дженерал моторс». Легионер в пестрой распашонке, изобличавшей варварский вкус заморских чертей, с тревогой озирался с подножки кабины.

— Еще кон? — спросил у Клео партнер по игре в «трик-трак», собирая в кожаный стаканчик кости с низкого пластмассового столика. Его выставили сюда по прихоти высокого гостя, пожелавшего играть именно на балконе, и его супруги. То есть Клео и Сун Юй.

— Потому что удача твоя? — съязвил Клео. Жена хозяина квартиры прибирала серебряные монеты, которые выиграл муж.

Прилетевшая со стороны канала чайка круто взяла вниз, пытаясь что-то подобрать на карнизе, и тягуче крикнула над головой Клео. Он сразу сказал:

— Сорок тысяч. Игра?

Чайка взмыла. Знамение, посланное небом. Старый заскорузлый Чи Кун, дух-покровитель игроков, явно подавал сигнал, сулил удачу.

— Добрый мой боженька! — сказал партнер, который избегал ругаться в важных случаях, потому что считался католиком. — Да откуда у меня возьмется столько денег на игру?

Внизу шестеро оборванцев, прикрываясь толпой вокруг пампушечников, складывали кирпичные пирамидки под задней осью грузовика.

— Взгляни на заморского дьявола, — сказал Клео.

— Если взять среднего делового человека, ему далековато, пожалуй. Не предусмотрел риска. А так…

Бруно в эту минуту ощутил, как осел кузов его машины. Соскочил с подножки и, расталкивая кули и попрошаек, рванулся к задним колесам. Но продвинуться вперед хотя бы на полшага не удавалось. Теснившиеся вокруг него люди, отворачивая лица, менялись, но от этого человеческая стена вокруг не становилась податливей. В определенных кругах Сайгона такой прием называется «вода держит утку».

Клео видел с балкона, как Бруно ухватился за борт машины, подтянул свое огромное сильное тело, наступая на плечи и головы оравшей на него шушеры, и, проминая выгоревший брезент, встал над грузом, чтобы защищать свое достояние. Если под брезентом скрывалась засада, наверное, она уже выскочила бы оттуда.

Заметив, как четверо бродяг катят через мост снятые колеса, легионер крикнул по-вьетнамски:

— И резину сожрете? Пусть разорвет вас от несварения и боги с небес мочатся на четыре поколения ваших потомков!

Кули засвистели и заулюлюкали, оценив попытку заморского дьявола «спасти лицо».

— Артист, — одобрил хозяин квартиры. — Но все-таки больше боец и дикарь. Свои деньги я ему не доверил бы…

— Как раз то, что нужно, — сказал Клео. Он поднялся с низкой табуреточки, на которой сидел, подтянув для прохлады европейские брюки в полоску, и мягко позвал: — Сун Юй!

Жена выглянула на балкон, держа его полуботинки с замшевыми носами. Круглое лицо, прямой длинноватый нос, очерченные, словно на лице Будды, полные губы в улыбке, копирующей его, известную всем манеру держать углы рта растянутыми. Сквозняк бросал на её глаза черные пряди, блестевшие, словно перья боевого петуха. Поведя головой, будто выражая сомнение, неясное, как туман на акварели с изображением утренних гор, она откинула волосы.

С утра Сун Юй одела сиреневый «ао-зай» и белые шелковые брюки. В висевшей на плече модной сумке она держала свой браунинг и запасные патроны к кольту Клео.

— Твой муж ставил на кон сорок тысяч, госпожа, — польстил ей хозяин квартиры.

Сун Юй кивнула, но смотрела на Клео. Она сказала:

— Француз дозрел. Приходил человек, подтвердил, что засады в машине и поблизости нет.

Толпа выжидала, когда страх парализует Бруно, чтобы можно было разграбить машину. Конечно, перебравшись в кабину, француз будет жать и жать на сигнал, пока не прибегут вьетнамцы-полицейские. Но дьявол с отвратительными синими глазами, уродливыми бесцветными прядями, слипшимися на мокром лбу, в потемневшей под мышками и на груди пестрой распашонке, не хотел встречи с законом. Это уже стало ясно. Добыча плыла в руки сама.

— Сейчас тебя стащат с борта, — сказал по-французски подошедший Клео, перед которым молодцы в черных куртках распихали толпу. — Швырнут в канал, и тебя унесет вместе со свиным дерьмом, которое не годится даже на удобрения…

— Ох!

— Извини, сержант, — сказал Клео, — что значит этот звук на твоем языке?

— Плохие вести.

— Надо запомнить. Звук интересный.

На отброшенный с грохотом задний борт машины легли тиковые доски. Запрыгнувшие по-кошачьи в кузов кули — не оборванцы, а крепкие ребята в черных пижамах с завязками вместо пуговиц, с синими шнурками через лоб поверх длинных косм — сноровисто взялись за фанерные ящики. По доскам поволокли товар из кузова.

— Зачем разули грузовик? — спросил Бруно. Сухую гортань саднило от крика. Губы горели. Он едва удержался, чтобы не вдавить каблук в ладонь, которую Клео положил на борт кузова.

— Я обещал резину бедным людям. Товарец стратегический, ха-ха… На них они проживут пару недель при их… ха-ха… экономии.

— Стоимость покрышек прибавь к платежу за товар!

— А получишь ли платеж?

— Ой-ей-ей-ей, — протянул Бруно против собственной воли угрожающим тоном. От крайнего волнения виски пронизывала острая боль. Страх прошел. Он уже прикидывал, к кому из сайгонских корсиканцев обратиться, чтобы из шкуры этого монгольского бандита заказать чучело. За подобную выходку с белым заказ исполнят охотно и бесплатно. Только бы выпутаться живым!

— Опять любопытный звук, — сказал Клео.

— Издается, когда рассчитываешь только на кулаки.

— Богатый язык, а? Положение отражает точно.