Апогеем турне стала речь принца-президента в Бордо, в которой он предвещал скорое установление режима империи. Речь была программной, и в ней Луи-Наполеон подчеркивал, что «…никогда еще народ так прямо и единодушно не заявлял о своем желании избавиться от беспокойств, связанных с будущим, консолидировав в одних руках власть, которая ему симпатична… Он знал, что в 1852 году общество приближалось к своему концу, поскольку каждая партия заранее утешалась надеждой водрузить свое знамя на уцелевших обломках после всеобщего крушения»{337}. И единственный выход из создавшейся критической ситуации принц видел только в установлении империи, поскольку только она, по мнению принца, могла дать стране уверенность в настоящем и доверие к будущему. И далее он с пафосом заявлял, что империя — это мир, а не война. Что все опасения напрасны и что он хочет прежде всего процветания Франции{338}.

Речь в Бордо интересна еще и тем, что в ней прозвучали сенсимонистские мотивы по поводу перспектив экономического развития страны. В частности, принц сказал: «Мы имеем необъятные территории, которые нужно распахать, дороги сделать, порты и каналы вырыть, реки сделать судоходными, сеть железных дорог закончить»{339}. На следующий день вся Франция могла узнать из «Монитёра» подробности поездки принца и прочитать его выступление, которое многими было расценено как сигнал к реставрации империи. «Речь Луи-Наполеона в Бордо, произнесенная в ответ на приветствия президента торговой палаты, разрубила, так сказать, гордиев узел и пролила свет на намерения главы государства. Эта речь произвела большую сенсацию и рассматривается как исповедание веры будущего императора. Переход к империи, хотя мысль эта и скрытно выражена в речи, был признан всеми как окончательно принятое решение. Если бы слова, сказанные президентом, могли стать истинной правдой, обязательство не воевать, принимаемое им на себя в выражении: «Империя — это мир», должно было бы успокоить Европу», — писал в очередном донесении в Петербург Яков Толстой{340}.

Выступление Луи-Наполеона, будущего императора Франции, имело шумный успех, и город был покорен будущим императором без единого выстрела. Подобный громкий успех его ждал в Марселе, Валенсе и Гренобле. По пути следования президентского кортежа выстраивалась ликующая толпа. Во время поездки принца по южным провинциям Франции на его имя поступило множество приветственных посланий от различных социальных слоев населения. Восторженные жители кантона Сен-Шиньон в коллективном послании выражали свое восхищение принцу: «Великий Наполеон, Ваш дядя говорил, что он хотел поставить Францию в ранг, который она должна была занимать в Европе: закончите, принц, то, что этот великий человек так славно начал. Второго декабря Вы спасли Европу от анархии. С тех пор весь народ Вами восхищается и преклоняется перед Вами. И с этого момента Вы сможете сделать все от Вас зависящее для блага народа. Теперь мы хотим Вас видеть императором»{341}, — так заканчивали они свое послание. Им вторило население округа Фабрег: «Принц спас Францию от бездны, он протянул руку помощи, и страна буквально чудом не скатилась в пучину анархии»{342}.

В послании от муниципального совета г. Отэн звучал тот же мотив: «Принц! Вы спасли страну от анархии и поддержали ее институты власти. Единодушно восторженное одобрение во время поездки по департаментам. И в исполнение всеобщей воли Вы станете императором. Да здравствует Наполеон III!»{343}. Мэр г. Пезена сообщал в личную канцелярию принца: «Восторженное население ждет Вашего появления. Вы нам дороги, и лучше, чтобы Вы стали императором, так как только это может обеспечить спокойствие страны, поскольку будет установлена наследственность правления»{344}. Из Нарбонны писали: «Будучи избранным в момент кризиса, Вы не побоялись восстать против всех угроз, которые только бывают на свете, чтобы установить мир и возродить доверие. Вы уничтожили эти орды варваров, которые угрожали все захватить. Избранник народа, мы питаем к Вам бесконечную признательность и любовь без границ»{345}.

Приветственные послания поступали также от католиков и служителей церкви. «Церковь благословляет императора, который спас страну и дал свободу церкви, заявив с убеждением, что не может быть прочного фундамента власти без веры народа в Бога, а это ему внушает воспитание и мораль. Именно на этой основе, принц, Вы хотите установить империю, и к этому Вас призывает весь народ», — говорилось в приветственном послании из Нима{346}. А архидьякон Нарбонны называл принца человеком нашего века и обещал ему покровительство Бога.

Особенно в этом море приветствий выделяются письма ветеранов Империи. Так, в одном из них говорилось об энтузиазме старых солдат, приветствующих наследника Великого императора{347}. А в другом послании, под которым насчитывается более двадцати подписей, солдаты Империи взволнованно писали принцу из Жиронды: «Великий принц, как наш император, Вы спасли Францию, будьте велики как император, живите и правьте как можно дольше; это просьба Ваших верных подданных, солдат Империи». И далее просили обратить внимание властей на свое бедственное положение: «Уже многие наши братья по оружию в нужде получили помощь; вверяясь Вашей заботе, мы ждем Ваших благодеяний»{348}.

Но бывшие военные бонапартисты были немногочисленны среди просвещенного населения: Арманго констатировал этот факт в отношении Восточной Аквитании, то же самое можно сказать и о большей части страны{349}. Однако их поддержка была очень важна режиму, поскольку, как отмечает Тюлар, через отставных военных передавалась поколениям, никогда не нюхавшим пороха, легенда о Наполеоне и жажда приключений, порожденная их рассказами. И если имя Наполеона стало популярным в народе, то именно потому, что наполеоновская легенда прославляла первого императора как «отца народа и солдат»{350}. «Бог защищает Францию, а гений Наполеона определяет ее судьбы», — так на свой манер один старый солдат интерпретировал наполеоновскую легенду{351}. Другой солдат наполеоновской армии с радостью голосовал за принца во время президентских выборов и благодарил его за услугу, которую тот оказал стране 2 декабря, освободив ее от ужасов, которые ей угрожали. Настаивает, чтобы принц не останавливался на полпути, поскольку только создание империи спасет страну от анархии{352}.

А о том, насколько Франция оказалась восприимчива к идеям бонапартизма, можно судить хотя бы по письму из департамента Эро: «Вы не можете себе даже представить, как мы Вам благодарны за услугу, которую Вы оказали Франции 2 декабря….Вы уничтожили анархию, как Великий Наполеон уничтожил ее XVIII брюмера, и благодаря Вам воцарились идеи порядка и спокойствия. Ибо ваше правительство сильно, поскольку основано на национальной воле. Ведите Францию к военной славе. Вся Франция требует этого, и не заставляйте ее долго ждать», — восторженно писали мировые судьи г. Пезена{353}. В приветствии на имя принца от полковника в отставке тот же рефрен: он вспоминает героическое прошлое страны и ждет новых подвигов во имя величия Франции от наследника великого Наполеона{354}. Женщины не отставали от мужчин: в коллективном послании из провинциального местечка Мюфсю (Mufsue) они просили Луи-Наполеона закрыть эру революций установлением империи. «Мы знаем с детства, — писали они, — что имя, которое Вы носите, означает: Религия, Слава и Родина»{355}. Остается только добавить, что и сам Гизо охарактеризовал политику Наполеона I как стремление к национальной славе, порядку, а его самого — как гаранта революции{356}.