Емельянов принялся расстегивать рубашку убитого — и не поверил своим глазам! На животе он обнаружил кровавую рану… И не простую. На желтоватой коже отчетливо виднелись вырезанные слова: «mea culpa». Опер вздрогнул. Он был очень образован и любил читать книги. Внезапно он вспомнил, что уже встречал такие слова в какой-то из книг. «Mea culpa» — это латынь, переводится как «моя вина». И это слова из католической молитвы…

Перевернутые кресты, слова из католической молитвы, вырезанные на животе жертвы, надругательство над христианскими символами!.. Очевидно, речь идет о какой-то сатанинской, оккультной секте. А подобные секты всегда курирует КГБ.

В университетской библиотеке на улице Советской армии было прохладно. Студентов было мало, и в большом зале занятыми оказались лишь несколько столов. Здесь стояла та удивительная тишина, которая прочищает утомленный мозг понадежней любого лекарства. Емельянов всегда ценил тишину.

Это была самая большая роскошь, полученная человечеством, — возможность существовать вне звуков, ранящих душу и калечащих мозг. И опер наслаждался этой тишиной, буквально прикладывая ее к сердцу, к глазам, пил, как благотворный напиток. Какое это счастье — полное отсутствие слов!

Ему вдруг подумалось, что люди стали это все забывать в вечной гонке за чем-то. Кто-то гонится за импортными вещами, кто-то — за служебным положением, кто-то — за возможностью выслужиться перед властями предержащими. Каждый гонится за своим. А на самом деле это и есть настоящее — тишина, в которой полностью отсутствуют звуки и слышно еле ощутимое шуршанье мудрых книжных страниц.

В университетской библиотеке, к которой с благоговением Емельянов относился еще со студенческих лет, он оказался не случайно. У него была назначена очень важная встреча, о которой он не собирался докладывать никому из начальства, потому что боялся — его могут просто поднять на смех.

А между тем Емельянов был уверен, как никогда, что находится на абсолютно правильном пути расследования. И то, до чего он додумался, на самом деле является очень важным.

Нужного человека он искал по своим каналам. Очень помог его друг — инженер. Знакомая друга, учительница истории, закончила исторический факультет университета. Она же рассказала о профессоре, тайным увлечением которого был оккультизм и демонология. Вот именно с таким человеком и собирался встретиться Емельянов.

По телефону профессор был очень осторожен, не говорил ничего лишнего и назначил встречу в университетской библиотеке, для которой оставил Емельянову одноразовый пропуск. Очевидно, он опасался преследований за свое странное увлечение, от которого уже страдал, и немало.

К удивлению Емельянова, профессор оказался не стариком. Это был молодой, очень интересный мужчина лет сорока, одетый по последней моде — джинсы, водолазка, щегольские туфли на платформе. Емельянов смотрел на него во все глаза.

— Знаю, не похож я на университетского профессора! — звонко рассмеялся ученый, подсаживаясь к Емельянову. — Меня очень не любят мои коллеги, зато как обожают студенты! Никогда не прогуливают мои занятия! Я вас шокировал?

— Нет. Не совсем. Вы просто очень молоды, — выдавил из себя Емельянов.

— Не так уж и молод, — хмыкнул профессор, — мне 36.

— И уже защитили диссертацию?

— А я вундеркинд!

От знакомой друга Емельянов уже знал о том, что мать профессора работает в обкоме, занимает очень высокий пост. А потому ему был обеспечен быстрый рост по карьерной лестнице и относительная свобода высказываний, одежды и поведения. А также с рук сходило его странное увлечение демонологией и мистикой, за которое любой другой университетский сотрудник уже получил бы тюремный срок.

Однако несмотря на внешний антураж и высокопоставленную мать, этот человек был единственным, кто мог помочь Емельянову. И он был ему очень нужен. Поэтому опер возлагал большие надежды на эту встречу.

— Я навел справки у общих знакомых, — неожиданно сказал ученый, — и мне сказали, что вы редкая порода, так называемый честный милиционер. И что вы никогда не сдаете своих людей в КГБ.

— Это правда, — кивнул Емельянов. — А вы боитесь КГБ?

— Они за мной по пятам ходят. Раз в неделю допрашивают. Иногда мне кажется, им просто нравится со мной говорить.

— О чем же вы говорите? — Емельянова насторожил такой поворот в разговоре. Но мужчина казался искренним.

— О зле. О дьяволе. О добре и зле. В последний раз вот беседовали о Сатане. Об изображении Сатаны, как его представляют в старинных христианских фресках. Похоже, я у них не только подозреваемый в инакомыслии, но и главный консультант по всякой чертовщине. Судя по интересу КГБ, у нас появились какие-то сатанинские секты? Вы тоже по этому вопросу?

— Возможно, — сказал Емельянов.

— Что ж, появление сатанизма для советской страны — это беда!

— Почему? — Оперативник смотрел на него во все глаза.

— Потому, что сатанизм — это свобода. Это сомнение. Чему учит любая религия? Никогда не сомневайся в учении, в доктрине, молитве! Верь безоговорочно и подчиняйся. Все сомнения — от лукавого. А сомнение — это как раз и есть возможность мыслить. Подвергать сомнению истину — значит, думать. Беда для советского строя, который учит подчиняться, как в самой суровой религии! Не смотрите на меня так. Я знаю, что мыслю нестандартно. Ну что ж, придется смириться.

— Кому? КГБ или всем? — улыбнулся Емельянов.

— Всем!

— Что ж, я не против, — Емельянов достал из портфеля фотографии и разложил на столе. — Вот, взгляните. Несколько дней назад был найден труп молодого мужчины. На его теле я обнаружил следующие знаки. Раны в виде перевернутого креста. Капли черного воска на одежде. И надпись на латыни, вырезанная на теле. И сделана она была после смерти.

Ученый внимательно рассматривал фотографии. Было видно, что он сильно побледнел, и с него разом слетел весь лоск, вся та фальшивая жизнерадостность, которой он так тщательно пытался хорохориться. Однако Емельянов был отличным физиономистом и видел, что и пафос, и вызов — напускное. Этот человек действительно был глубок, хоть и пытался это скрывать.

— Какая причина смерти? — нахмурился ученый.

— Ему перерезали вены. А перед этим опоили настойкой опиума. Вены перерезали в виде перевернутых крестов. Он умер от потери крови.

— Кем он был? Извините, что я спрашиваю. Просто он одет дорого, но безвкусно. Мне доводилось видеть таких пижонов. Всегда оставляли не лучшее впечатление, — профессор вскинул на него глаза.

— Он был вором, — прямо сказал Емельянов.

— Что мог хотеть вор от черной магии? Зачем он пошел на черную мессу, что попросить?